Четвертый кодекс
Шрифт:
Почему-то лицо Дельгадо на мгновение исказилось, он каким-то нервным движением потер сзади шею.
– Но ты не решилась, - заключил он вновь глумливо. – И он не решился. Экие вы… зажатые! Впрочем, иного я и не ожидал.
Тут он вдруг заговорил без насмешки, деловито и сухо:
– Я все-таки кое-что тебе расскажу, потому что хочу, чтобы ты знала. Тебя сегодня могли бы прикончить раз десять, не меньше. Но, к сожалению, пришлось этого не делать – это был путь без сердца, а воины такими путями не ходят. Да, - он кивнул на невысказанный вопрос Илоны, словно
Страх Илоны постепенно переходил в злость, которая обостряла восприятие и заставляла искать пути к победе. Она по-прежнему не могла двигаться, но отчаянно пыталась сделать это. Кажется, пришелец заметил ее потуги:
– Можешь не стараться – ты не сновидящая, - пренебрежительно бросил он. – Вот он – да, он может. А ты – только дополнение к нему, ты не в состоянии видеть и действовать.
Сознание того, что, скорее всего, Дельгадо был прав – и не только по отношению к настоящей ситуации – вызвало в девушке взрыв ярости. А ярость, в свою очередь, создала невероятное напряжение, на пике которого Илона поняла, что ее правая рука чуть дрогнула.
Дельгадо замолк и с изумлением посмотрел на нее. А Илона не ослабляла усилия, и постепенно ее рука начала приподниматься. Это было странно, потому что она не ощущала мускульных усилий – лишь ментальные. Рука поднималась словно сама собой, как во сне.
«Это и есть сон», - поняла Илона и посмотрела на свою руку.
Она видела ее очень ясно.
Девушка пошевелила пальцами и смотрела, как они шевелились – слегка замедленно и зыбко. Мысль о действии и само действие по-прежнему никак не были связаны, но это уже было неважно.
Илона встала.
И снова это было не физическое движение, а некая воплощенная мысль – просто разом оказалась на ногах, без предварительной процедуры мышечного усилия. Еще было странно, что Дельгадо стоял неподвижно, никак ей не препятствуя, лишь наблюдая.
Сарай оказался совсем не таким, каким помнила его Илона. Он был гораздо больше, весь устлан соломой, а сама она стояла на каком-то возвышении. И здесь теперь было не темно. Светло, впрочем, тоже не было – просто все хорошо просматривалось из-за проникающего через окошко и щели в дощатой стене лунного света.
В дальнем конце Илона увидела двери – второй вход, который она непостижимым образом не заметила, когда они с Кромлехом сюда пришли.
«Надо бы и там заложить дверь», - мысль была не очень логичной, но Илона не обратила на это внимания. Просто сделала шаг к двери. И еще один. И еще. Ее ноги стали словно резиновыми и невероятно длинными, они гнулись под невозможными углами и ступали необычайно широко.
Во всяком случае, у двери она оказалась удивительно быстро и тут же взялась за засов. Но вместо того, чтобы как-то укрепить его, неожиданно для самой себя открыла двери.
– Нет! – услышала Илона крик Дельгадо, но не обратила на него внимания. Открывшаяся картина парализовала ее.
Там не было, как она ожидала, узкой темной улочки. Там было светло и… все двигалось. Вернее, двигалось за окном. За окном странной комнаты с сидящими друг напротив друга людьми с невероятной скоростью двигался пейзаж. Зимний пейзаж, и он был до боли знаком Илоне.
Тут же она поняла, что это было купе поезда, который ехал по зимней России – где-то в ее степной части. Вернее, несся – Илона никогда в жизни не ездила на такой скорости.
И все это было реально до ужаса, куда более реально, чем призрачный сарай за ее спиной.
Одна из сидевших в купе женщин повернула голову, и Илона увидела ее лицо совсем близко. Пожилая, но молодящаяся дама, одета и причесана немного странно, но это еще не повод внутренне взвыть от ужаса. А с Илоной почему-то именно так и произошло.
– Кто ты?! – мысленно выкрикнула она, и тут же поняла, что женщина тоже видит и слышит ее. Потому что на ее лице тоже отразились ужас и изумление, и она проговорила, словно эхо:
– Кто ты?
Илоне показалось, что она неуклонно вытекает в несущийся по снегам вагон и сделать с этим ничего нельзя.
– Закрой, дура! – раздался крик Дельгадо, в котором звучала неподдельная паника. – Нас же сейчас туда утащит!
Илоне показалось, что он кричит где-то далеко. И ей было плевать, что он кричит. Ей страшно хотелось приблизиться к старухе, глядящей на нее безумными глазами.
Но тут девушка услышала еще кое-что – на сей раз очень громко и резко. И тут же вагон с женщиной исчез.
Илона лежала на соломе. Рядом с ней в клубах удушливого дыма сидел Кромлех и стрелял в неясные на фоне лунного света фигуры.
Кукулькан. Юкатан. Окрестности Йашкукуля. 9.6.8.4.4, и 9 Кан, и 2 Сип (1 мая 562 года)
– А-ах-грр, - резко выдохнул Кукулькан, рубанув секирой по плечу противника.
Фонтан крови брызнул ему прямо в лицо, когда острое железо прорезало толстую хлопковую броню, мышцу, ключичную кость, застряв в грудной клетке. Лицо кукульского воина, только что исполненное ярости, опало, посерело, он тяжело осел на землю. Кукулькана обдал смрад крови и застарелого пота от защитной стеганой курки убитого.
С усилием вырывая из раны лезвие секиры, Кромлех почему-то вспомнил, что долго объяснял кузнецу, как ее сделать. Сам он плохо представлял себе процесс ковки метеоритного железа – в конце концов, был палеолингвистом, а не историком металлургии. Вообще, отсутствие специальных знаний было здесь его каждодневным кошмаром. Но кое-что все-таки он знал, а главное – его понял похищенный с далеких западных гор кузнец из народа пурепеча, мастер от Бога. Или от богов, точнее. Как-то он догадался, что железный метеорит не следует нагревать, долго бил по нему разнокалиберными камнями и, наконец, получил нечто, напоминающее сибирскую пальму или остроконечную глефу, которая в Европе появится гораздо позже.