Четвертый позвонок
Шрифт:
Бобо отрицательно покачал головой.
– У нас нет никаких вопросов, мистер Клейн. Или, погодите: какая у вас профессия?
– Раньше или сейчас?
– И то и другое.
– Я был коммивояжером, а в настоящее время я женат.
– Хорошо, мистер Клейн. Желаем вам счастья и успеха.
– Тысячу раз спасибо, господа! Вы можете на меня положиться. Благодарю вас, благодарю...
Мистер Клейн, пятясь, вышел из комнаты и в дверях еще воскликнул:
– Итак, до послезавтра, господа! Пусть ваши голоса решают!
Когда дверь закрылась, Бобо вздохнул с облегчением:
– Счастье, что Змеи не было дома. Ему всегда становится дурно при слове "демократия".
Беспечно заброшенный в сердце Нью-Йорка, Бауэри
Откуда-то издалека послышался стук копыт. Это проехал отряд конной полиции. Ночь шла, прихрамывая и тяжело дыша.
Сон Джерри был беспокоен и прерывист. Он спал возле психолога на расстеленном на полу тюфяке, и в голове его галопом проносились образы бессвязных сновидений. В этой сумятице снов четко выделялся лишь один, центральный образ: лицо Джоан. Все, что было по краям, тонуло в неясном тумане. То и дело он просыпался, вздрагивая и выкрикивая какие-то непонятные слова. Но Бобо спал спокойно. Его душевного равновесия не нарушали путаные шизофренические галлюцинации. Он и в трущобе Бауэри был так же счастлив, как некогда в своей комфортабельной профессорской квартире. Он приспособился к внешней среде и во всем видел относительно светлые и теневые стороны. Если, например, спишь на полу, то не приходится бояться, что упадешь с кровати. Десять месяцев он спал, не раздеваясь и не укрываясь, положив под голову какой-нибудь замусоленный печатный труд, был далек от физического порога раздражительности и вообще, по-видимому, не ощущал никаких неудобств.
Под утро Джерри и Бобо проснулись от громких криков. Писатель и Бродяга прибыли в общее жилище, совершая обычный широкий вираж. Им привалило счастье. Какой-то пьяный господин бросил в протянутую шапку Писателя десятидолларовую бумажку. Бродяга тут же повел своего "слепого" товарища в кабак покупать лестницу на небо. Как люди доброго сердца, они не позабыли и о своих друзьях и принесли домой запечатанную бутылку райской атмосферы.
Джерри не имел ни малейшего желания вставать ни свет ни заря для такой утренней зарядки, но не мог не подчиниться правилам интеллигентного общества. Он выпил и опьянел, а опьянев, позабыл о своем несчастье. Писатель говорил что-то, но так невнятно, словно кто-то наступил или сел ему на язык. Он вновь ощущал свое величие и неограниченное влияние своего таланта. Уступив настойчивым просьбам Бродяги, он достал из кармана кипу мятых; засаленных листков, испещренных каракулями, - плодами его вдохновения.
– Правда, Максуэлл! Прочти нам что-нибудь из своих стихов, - поддержал Бобо.
Дрожащие, давно немытые пальцы Писателя перебирали бумажки, а его кровоточащие глаза отыскивали слова.
– Вот одно маленькое раздумье, которое не подошло для журнала Генри Люса, - сказал Писатель с горечью.
– Оно показалось несколько темным...
Все замолкли. Максуэлл Боденхейм, великий певец Бауэри и американский Золя, расправил скомканный листок и стал читать благодарной аудитории одно из последних творений гаснущего таланта:
Горы так малы пред лицом небес.
Горы так огромны в глазах людей.
Горные вершины встречаются
На великом поприще равенства.
А река течет медленно-медленно,
Бесконечною мутною лентой.
Рвется вдаль река, чтоб очиститься.
Вдаль уносится облако странное
Словно тень человека, что все потерял,
Кроме бессмертной мечты...
Голос Писателя задрожал, и вдруг он расплакался навзрыд. Он встал, пошатываясь, скомкал бумагу и швырнул свои стихи в печку.
– Максуэлл!
– закричал Бродяга.
– Зачем ты сжигаешь стихи?
Писатель горько засмеялся:
– Они лучше согреют нашу комнату, чем журнал миллионера Генри Люса. Больше я не напишу ни строчки, ни строчки... Бобо, налей мне стакан, пожалуйста! Я погиб. Как поэт...
Писатель залпом выпил целый стакан и бросился на свою скрипучую железную кровать. Через минуту он уже спал и во сне громко храпел с раскрытым ртом. Бродяга подошел к изголовью постели Писателя, снял у него с волос таракана и бросил в печку.
Стало светать, и друзья заметили, что постель Змеи пуста. Бродяга встревожился, но психолог пытался, как всегда найти благополучное объяснение:
– У Змеи большой круг знакомств. И спешить ему некуда.
В начале дня друзья узнали, что бывший актер Джон Фицджеральд ночью был арестован. Он пытался совершить кражу со взломом в продовольственном магазине на Сорок третьей улице и был задержан на месте преступления. В коротеньком газетном сообщении упоминалось, что знаменитый во времена немого кино "человек, у которого тысяча лиц" последние годы жил в большой нужде в пользующемся дурной дурной славой трущобном квартале Бауэри. Новость породила долгое гнетущее молчание. Наконец Бобо сказал подавленно:
– Он был слишком горд. Он не хотел просить милостыню и не желал браться за любую работу.
– Джерри может теперь занять его постель, - сказал Писатель, растирая с похмелья виски.
– Хорошо, когда у человека есть постоянное место. Это усиливает чувство социальной обеспеченности и любви к обществу.
Джерри поблагодарил товарищей за внимание и доверие, хотя в душе решил: так больше продолжаться не может.
Около полудня Бобо и Джерри отправились на поиски еды для всего интеллигентного общества. Джерри предложил пойти в "Кафе Джо", где он имел возможность получить завтрак с помощью хиропрактики. Но Бобо не согласился на это предложение:
– Слишком далекий путь. Пошли лучше в "Оазис", там и выбор больше...
15. ДЖЕРРИ И БОБО ПОКИДАЮТ НЬЮ-ЙОРК И ВТЯГИВАЮТСЯ В
ВОДОВОРОТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЫ И РЕЛИГИОЗНОЙ РЕФОРМАЦИИ
Был конец октября, время жарких идейных боев. Приближались выборы главы государства. Овощеводы смогли опять вывезти на рынок гнилые помидоры, а птицеводы распродали запасы старых тухлых яиц.
Число акционеров интеллигентного общества уменьшилось до трех человек, потому что Максуэлл Боденхейм переехал обратно к своей жене в артистическую трущобу, где какой-то литературный агент обещал платить ему за каждое стихотворение по три глотка виски. Змея не вернулся. Ему дали шесть лет каторги за преднамеренное покушение на кражу со взломом и за неуважение к суду. Суд присяжных единогласно признал его закоренелым преступником, который нашел свое призвание в том, чтобы смущать окружающих анархическими идеями и ужасными гримасами. Услыхав приговор. Змея вежливо произнес:
– Великолепно, господа! Не все бывшие актеры получают такую пенсию!
Переезд Змеи на новое место жительства потрясающе подействовал на Бродягу, и он был особенно несчастен оттого, что не все люди были несчастны. Бобо тоже несколько дней ходил довольно подавленный. Что до Джерри, то он не видел основания горевать. Ему казалось вполне справедливым, что преступники находились в местах заключения, а фабриканты оружия - на дипломатических постах.
Джерри ходил регулярно, раз в день, в бюро по найму рабочей силы и - в "Оазис". Новому переселенцу советовали поехать в северные штаты Среднего Запада, где возможности трудоустройства были лучше, а зима - холоднее. Его внешний вид за последний месяц значительно переменился: никто уже не пытался просить у него милостыню. Он похудел, осунулся, и его бледное лицо теперь напоминало мысли безработного: оно было таким же серым и безнадежным. Много раз он был так близок к отчаянию, что еще чуть-чуть - и вернулся бы к жене, но какая-то непостижимая сила удерживала его от переезда из Манхэттена в Бруклин. Попросту говоря, у него не было десяти центов на проезд. Он устал от своего окружения, которое напоминало воду горной реки: она вечно куда-то бежит и никогда не согревается. Бродяга давно уже созрел для отправки в больницу алкоголиков. Его психика находилась в состоянии распада. А Бобо надоедал своими вечными лекциями.