Четвертый раунд
Шрифт:
Но все это было позже. А пока бои на каунасском ринге продолжались, и будущим победителям предстояло еще доказать право на звание первых перчаток страны. Что же касается тяжелого веса, то оценка Степанова оказалась и вовсе преждевременной — каунасский ринг так и не выявил ни первого, ни, как выразился Степанов, «второго тяжеловеса». Вышло так, что советский бокс в том году вообще остался без чемпиона в этой весовой категории.
Королев, вынудив своего третьего противника, украинского боксера Федяева, отказаться после первого раунда от продолжения схватки, вышел в финал. Мне это тоже удалось. Победы над Мартином Линнамяги и Анатолием Перовым обеспечили мне возможность попытаться завоевать золотую медаль чемпиона Советского Союза.
— Дело
— Двигайся! Твоя победа не в руках, а в ногах, — сказал Мисюнас.
— Ни пуха ни пера! — пожелал Заборас.
И вот мы с Королевым снова вместе на ринге. Это наша с ним третья встреча.
Все как обычно. Судья скороговоркой произносит знакомую формулу боя, быстро отступает в сторону. Глухо звучит гонг. И «живой танк», по выражению Пастериса, начинает неотвратимо двигаться на меня. Движения Королева по-прежнему скупы и неторопливы, левая рука опущена ниже резинки длинных, до колен, по тогдашней моде, трусов, бритая крупная голова, как всегда, открыта, будто специально поджидая удара… Но я не забыл Тбилиси и отступаю назад, ограничиваясь пока одиночными прямыми правой.
А вот и атака! Два подряд быстрых боковых левой — до самого последнего мгновения не разберешь, то ли финты, то ли настоящие удары — и Королев входит в ближний бой, чтобы развить атаку своими знаменитыми сериями по корпусу. Но я настороже. Отхожу назад, нанося ответный удар правой в голову.
Дистанция восстановлена. Противника это явно не устраивает. Несколько энергичных, наслаивающихся одна на другую атак! Но меня вновь выручает мой верный конек — быстрая реакция и подвижность. Прав Пастерис, тысячу раз прав: ноги и еще раз ноги! Ни один из ударов Королева пока не прошел; мне же несколько раз удалось удачно контратаковать левой. Удары легкие, но очки за мной.
Королев, видимо, что-то опять задумал. Наступает, но в ближний бой не рвется — финтит корпусом и левой. Холодные серые глаза неотрывно смотрят мне прямо в зрачки. И вдруг их взгляд сорвался и скользнул куда-то вниз; не раздумывая, чисто автоматически, я молниеносно опустил локоть. Это было сделано вовремя. Мощный боковой Королева обрушился на меня, прижав мой локоть к солнечному сплетению. Упусти я мгновение, и мне бы несдобровать. Крюк правой зародился из самого невероятного для удара положения. А ощущение такое, точно двинули под ребра поленом… От последовавшей за ним стремительной серии я вновь избавляюсь быстрыми отходами назад, подкрепленными сдерживающими прямыми правой.
Гонг, возвестивший конец первого раунда, прервал бурную атаку Королева.
— Пока хорошо! Инициатива его, очки за тобой, — быстро бросил мне Огуренков, закручивая надо мной полотенце. — Старайся чаще контратаковать. У тебя это сейчас получается.
Раундом я и сам был доволен. Впервые мне удалось в течение целых трех минут не пропустить ни одного из сильных ударов Королева. А ведь он атаковал почти непрерывно.
Неужели не выдохся? Неужели не устал? Я взглянул в противоположный угол: у моего соперника спокойное, словно высеченное из каменной глыбы лицо, дышит ртом, грудь вздымается высоко, но это ни о чем не говорит, — кто из боксеров не старается как можно лучше провентилировать в перерыве легкие! Дыхание в бою — половина дела.
Второй раунд. Королев, будто первого не было, прямо из своего угла устремляется через весь ринг ко мне. Мои прямые правой на этот раз его не останавливают — он принимает их на лоб; и тут мне приходится туго — меня несколько раз встряхивает от увесистых ударов снизу и сбоку. Надо вырываться из ближнего боя. Бью вразрез левой, делаю шаг в сторону и еще раз слева, боковым… Достал! Вижу, как дернулась голова противника. Только бы мне не упустить момент: правой в голову, еще раз боковым, а теперь прямой левой в… От встречного удара потемнело в глазах; отскакиваю вслепую назад и натыкаюсь лопатками на канаты: Королев, нагоняя, уже развернулся в длинном — от бедра — убийственном свинге… Ух, кажется, обошлось. В последнее мгновение успел нырнуть под перчатку; тут же вхожу в клинч и без зазрения совести крепко обхватываю противника обеими руками.
На трибунах оглушительный свист. Расходимся по команде рефери «брэк», и Королев, не теряя ни мгновения, снова бросается в атаку. Отскакиваю назад — раз, другой… При очередном отходе сильно попал правой прямо в подбородок. Королев вроде бы временно стих; ему надо восстановить растраченные в яростных вспышках силы. Мысленно перевожу дух: прав Пастерис, прав Огуренков — ноги, тысячу раз ноги! Но ведь Огуренков советовал еще и контратаковать, говорил, что у меня сегодня хорошо получается… И вдруг, неожиданно для себя, я сам бросаюсь в атаку. Для Королева это, кажется, тоже сюрприз. Он, конечно, верен себе и, хотя явно устал, не пытается уклониться, наоборот, упрямо идет навстречу. Впрочем, чему удивляться — никто никогда не видел, чтобы он отступал. Лучше умрет, чем сделает шаг назад.
Успеваю достать его очень сильным боковым слева. Что он, в самом деле, из камня, что ли? Скольких я уже посадил этим боковым, а ему хоть бы что. Снова атакует…
Гонг.
— Раунд твой! — говорит Огуренков. И мне почему-то кажется, что он сейчас засмеется. Но он не смеется. Он крутит и крутит полотенцем. Крутит и опять говорит: — Раунд твой!
Что, интересно, сейчас думает Заборас? Но мне некогда отыскивать его глазами, спрошу после боя. А сейчас — дышать, дышать, дышать… И почему люди не стремятся дышать всегда полной грудью? Они даже не замечают своего дыхания, не обращают на него внимания, плюют на него… А как это здорово, когда есть несколько секунд передышки, и ты можешь глотать, втягивать в себя литрами живительный, возвращающий силы воздух!
А Огуренков все крутит и крутит полотенцем. И я дышу, дышу…
Третий раунд начинается в обоюдной атаке. Но я не зарываюсь. Я не забыл Тбилиси: хрящ у меня сросся, и нос, как обещал Пастерис, стал почти лучше прежнего, но все-таки я помню Тбилиси. Я атакую, но не зарываюсь. Несколько быстрых ударов и сразу отхожу. К моему удивительному противнику, который не знает, что такое сделать шаг назад, нельзя привыкать. Его надо уважать; яростно, до самозабвения уважать; уважать каждый миг, каждую секунду, уважать и стараться держать на дистанции. В ближнем бою он может сломать не только нос, но и ребра, а может даже целиком всю грудную клетку… Мне вдруг почему-то становится весело; я мокрый, как мышь, дышу, как паровоз, едва таскаю свои знаменитые — сверхбыстрые и сверхподвижные — ноги по рингу, но в то же время чувствую, что мне почему-то становится весело. Этого, конечно, никто не увидит, физиономия у меня вся в пятнах от пропущенных ударов, и улыбки, разумеется, на ней не найти — мое веселье спрятано где-то глубоко внутри, но я его все же чувствую. Неужели я выигрываю бой?
На трибунах стоит сплошной рев, большинство болельщиков еще в первые секунды после гонга вскочили на ноги и теперь уже не сядут до самого конца. Я твердо знаю: не сядут. Но не надо отвлекаться, не надо забывать про ноги; это мне только кажется, что я их едва таскаю, на самом деле они еще в полном порядке, они по-прежнему вовремя уносят меня из-под сокрушительных ударов противника. Но и я не остаюсь в долгу, я тоже отвечаю на удар ударами, и они проходят, эти удары, они достают цель — печень, солнечное, подбородок… Это неплохие удары, они приносят очки; жаль только, что действовать в основном приходится правой рукой. А я левша. Вот бы и ударить левой. Но левой трудно, за моей левой противник неусыпно следит… На удары справа ему, видно, наплевать… Что ж, дело его. Судьи на это смотрят иначе, у них другое мнение на этот счет.