Четыре дня бедного человека
Шрифт:
— А вам не стыдно, что вы переспали с женой своего брата? Правда, он, бедняжка, не слишком часто пользуется этой возможностью.
Рене оказалась штучкой гораздо сложнее, чем представлялось Франсуа. Несколько дней подряд он безрезультатно пытался дозвониться до нее.
Наконец прошли выборы. Франсуа готовился издавать «Хлыст», и Рене частично финансировала его из собственных средств, так как Марсель побоялся принять участие в этой авантюре. Франсуа все добивался встречи с братом, чтобы завершить дела с «Вестником».
— Завтра в четыре я буду у себя в конторе.
Франсуа натолкнулся на ледяной прием. Марсель слушал отчет, изредка поднимая на брата глаза, в которых не было даже намека на человеческое тепло.
— Ну что ж, отныне у нас не будет поводов встречаться, и я искренне этому рад! — заявил он и встал, словно давая понять докучному посетителю, что пора уходить.
— Что это значит?
— Полагаю, ты получил все, что хотел, и даже больше. На этом поставим точку.
Франсуа все еще ничего не понимал.
— Ты крайне обяжешь меня, если впредь не будешь пытаться проникнуть ни к нам в дом, ни ко мне в контору. Слуги и швейцары уже получили соответствующие распоряжения. — И, с силой сцепив пальцы обеих рук, словно для того, чтобы удержаться и не ударить брата, Марсель произнес:
— Рене мне все рассказала… Уходи! — И он повторил с яростью, но тем же ледяным тоном:
— Уходи… Ну, чего встал? Пошел вон!
Франсуа так и не осмелился спросить у Рене, почему она решила рассказать Марселю. Но все-таки они встретились. После выхода второго номера «Хлыста» Рене зашла к нему в редакцию, которая располагалась пока в старом, убогом помещении на левом берегу. Там было всего две комнаты, как у г-на Дотеля; в одной Франсуа принимал невестку, во второй сидел Буссу.
— Видели наш первый номер? — поинтересовался Франсуа.
— Да, и поэтому пришла. Нет, я не буду вас критиковать. И упрекать тоже не собираюсь. Но думаю, мне благоразумней всего будет держаться как можно дальше от вашего еженедельника. Не пугайтесь, я не собираюсь требовать возврата своего добровольного вклада.
Я здесь не за этим. Желаю вам удачи, Франсуа. Вы любопытный экземпляр. Я иногда задаю себе вопрос: как далеко вы зайдете?
Как знать, не без тайного ли умысла она шла сюда?
Уж не подтолкнуло ли ее воспоминание об Эме? Рене обвела взглядом кавардак в комнате, купленную у старьевщика разномастную мебель, грязный пол, потом уставилась на окна в доме напротив. В одном из них сидел старик и курил трубку. Несмотря на полумрак в редакции, он вполне мог различить белые пятна лиц.
— Тут все, как у вашего издателя?
— Примерно.
Иллюзию завершал голос Буссу, говорившего по телефону.
— Я, пожалуй, не прочь попробовать, — сквозь зубы; как бы с вызовом, промолвила Рене.
Заваливая ее на стол, Франсуа заметил, что она не сводит глаз со старика в окне.
Больше она не приходила. Франсуа видел ее лишь издали: в театре, на ипподроме, в ресторанах на Елисейских полях. В Довиль он больше не ездил. В первое лето они с Бобом поехали в Савойю, поближе к Одиль, а потом, когда ее определили в санаторий, выбрали Рива-Беллу недалеко от Кана, где Франсуа нашел пансионат для мальчика.
Но неужели Франсуа и вправду непохож на остальных? Неужели существуют мужчины, которым не приходится бороться с волнующими мыслями и обволакивать себя туманом? А ему приходилось это делать всегда, чуть ли не с детства. Может быть, это Марсель и называет порочностью?
Каждую неделю «Хлыст» разоблачает пороки людей, находящихся более или менее на виду, и все равно информация такого рода приходит в газету пачками.
Так что же, поверить, что все люди одинаковы и нормальных, если воспользоваться выражением мамочки, среди них нет?
А она сама, со своей никчемной кичливостью, со страхами, которые она пыталась вбить в сыновей, с убеждением, что главное в жизни — это деньги, была нормальна? А оба его братца, Марсель и Рауль, они что, нормальней, чем он? А способ, каким Марсель получил руку дочки старого Эберлена, всю жизнь обиравшего ближних, тоже нормальный? Рауль, например, был дважды женат, но его нисколько не интересует и не беспокоит, что стало с его женами и дочерью. Может, дедов-пьянчуг, Лекуэна и Найдя, тоже прикажете считать примером для подражания?
У них в семье быть нормальным в том смысле, как понимала это их мамочка, означало быть как отец. Потому что отец смирился. Отказался бороться, предпринимать усилия. Хотел сохранить лицо — возможно, ради сыновей — и замкнулся в себе. Впрочем, если верить Раулю, и у отца иногда возникала потребность совершить тайком вылазку в публичный дом на улице Сен-Сюльпис.
— Рауль, умоляю, перестань свистеть!
— Если тебе мешает, чего же ты раньше не сказал?
Вот, вероятно, в какой-то степени ответ на его вопрос.
Почему раньше не сказал? Да чтобы не раздражать брата. Чтобы тот не подумал, что он строит из себя хозяина.
От неуверенности. Вот и на него, Франсуа, точно так же злятся, почему он не замолчит.
— А Буссу все нет, — пробормотал Франсуа, чтобы сменить направление мыслей.
— Уже недолго ждать. Сейчас он, наверно, пьет первую кружку в «Селекте» и скоро явится.
— Ну как, мадмуазель Берта, ничего не пропало?
— Нет, но я обнаружила одну странную вещь. Взгляните, например, на это письмо. Видите, по углам у него дырочки, как от кнопок. Я совершенно точно его не прикнопливала. И оно не единственное. Таких уже набралось с десяток.
— Откладывайте их, пожалуйста, в сторону.
— Я так и делаю, но пока еще не все просмотрела, так что могут оказаться и другие.
Наконец-то! В дверях появился толстяк Буссу, и у присутствующих, Бог весть почему, сразу отлегло от сердца, словно он принес разрешение всех проблем.
— Пойдемте, Фердинан, ко мне в кабинет.
— Есть новости, шеф?
По утрам Буссу бывал совершенно пришибленный и оживал лишь после четырех-пяти кружек пива.
— Ночью в редакции шарили.
— Надо думать, полиция.