Четыре Георга
Шрифт:
– А скажите, милорд, сколько у вас этого вина?
– спросил Хей.
Епископ ответил, что шесть дюжин.
– Только-то?
– говорит Хей.
– В таком случае вам надо всего-навсего шесть раз пригласить меня к обеду, и я все унесу сам.
Да, то были времена исполинов. Но эта винная шутка не производит такого устрашающего впечатления, как острота прокурора Телуолла, который десять лет спустя, в разгар Французской революции, сдувая шапку пены с кружки портера, заметил: "Вот так бы я посбивал шапки вместе с головами у всех королей".
А теперь перейдем к лицам более высокопоставленным, чьи деяния запечатлены на страницах застенчивых мемуаров мисс Бэрни. Она описывает нам принца крови в самой что ни на есть королевской роли. Громкие голоса, шумные привычки, скрипучие сапоги и оглушительные проклятья молодых принцев, как видно, вносили беспокойство в виндзорский уклад, и чайные чашечки на подносах жалобно дребезжали. Был однажды день тезоименитства, предстоял бал, на котором должен был состояться первый светский выход одной из милых маленьких принцесс, и было решено, что бал откроет менуэтом в паре с дебютанткой ее брат принц Вильгельм-Генрих, который и навестил придворных короля во время их обеда.
"За обедом во главе нашего стола восседала миссис Швелленберг" в роскошном туалете; еще с нами обедала мисс Голдсуорси, миссис Стэнфорд, мосье дю Люк и мистер Стэнхоуп; и как раз как были поданы фрукты, вошел герцог Кларенс.
Он только что отобедал с Королем и ждал свой экипаж, чтобы ехать домой переодеться к балу. Желая дать вам представление об энергическом характере речи Его Королевского Высочества, я должна пренебречь приличиями и предать бумаге кое-какие его крепкие слова, или хотя бы намекнуть на них, дабы изобразить Принца-Моряка в правдивом свете.
Мы, разумеется, все встали при его появлении, оба присутствовавших джентльмена расположились за спинками стульев, а слуги покинули комнату. Но он велел нам всем сесть, позвал слуг обратно, чтобы они разносили випо. Он был чрезвычайно возбужден и в наилучшем расположении духа. Сидя во главе стола рядом с миссис Швелленберг, он казался весел, полон задора и проказ, и при этом умен, хоть и шутлив.
– Я нынче впервые присутствовал на именинном обеде у Короля в Сент-Джеймском дворце, - произнес он.
– А вы здесь все пили за здравие Его Величества?
– Нет, Фаше Королевское Фысочество; Фаше Королевское Фысочество должны фсех заставить, - сказала миссис Швелленберг.
– И заставлю, чтоб мне!.. Эй, послушайте (лакею), несите шампанское; я выпью за здравие Короля, я не я буду, ежели не выпью! Я, правда, уж пил, и немало, и Король тоже, можете мне поверить! Ей-богу, Короля еще никто так не потчевал! Уж мы постарались поддержать в нем бодрость духа; теперь ему все эти торжественные церемонии - что раз плюнуть. Я б еще и не так мог, да тут этот бал и Мэри - я дал обещание танцевать с Мэри. И ради Мэри должен остаться трезвым".
Неутомимая мисс Бэрни на протяжении десятка страниц подробно описывает речи его королевского высочества, с мастерством и юмором, достойными проницательного автора "Эвелины", показывая, как возрастало возбуждение молодого Принца-Моряка, как он пил все больше и больше, а когда почтенная мадам Швелленберг попыталась его остановить, поцелуем заставил ее замолчать и нежно посоветовал ей при этом заткнуть хлебало, словом, как ему не удалось "ради Мэри остаться трезвым". Пришлось Мэри искать себе в тот вечер другого кавалера, ибо его королевское высочество принц Вильгельм-Генрих не держался на ногах.
А хотите картину развлечений другого принца крови? Речь пойдет о герцоге Йорке, незадачливом генерале и всеми почитаемом главнокомандующем, о любимом брате Георга IV, с которым они прокутили вместе не одну ночь и который не изменил своим веселым привычкам чуть ли не до самого того дня, когда смерть схватила его тучное тело.
В "Письмах" Пюклера-Мускау этот немецкий князь так описывает попойку с его высочеством, каковой королевский отпрыск в лучшие свои годы был столь могучим выпивохой, что "шесть бутылок кларета после обеда не производили в его лице ни малейших видимых перемен".
"Вспоминаю, пишет Пюклер, как однажды вечером, - собственно, было уже за полночь, - он повел кое-кого из своих гостей, в том числе австрийского посланника графа Меервельта, графа Берольдингена и меня, к себе в оружейную комнату. Мы вздумали было побаловаться и помахать саблями и турецкими ятаганами, однако оружие плохо держалось у нас в руках, и кончилось тем, что сам герцог и Меервельт оба поцарапались до крови прямым индийским мечом. Потом Меервельт решил испытать, можно ли этим мечом, как дамасским, разрубить надвое горящую свечу, которая стояла на столе. Опыт удался неважно: и свеча и шандал полетели на пол, и наступила темнота. Мы ощупью стали пробираться к выходу, как вдруг адъютант герцога в большом волнении, заикаясь, проговорил: "Ч-т побери, сэр, я вспомнил, что этот меч отравлен!"
Можете вообразить приятные чувства обоих пострадавших. По счастью, при дальнейшем расследовании выяснилось, что виной суматохи был не яд, а кларет".
И, наконец, еще одна вакханалия - в ней принимали участие и Кларенс, и Йорк, и высшее лицо в королевстве - сам великий принц-регент. Пиршество происходило в Брайтонском павильоне и было описано мне одним джентльменом, который при том присутствовал. На карикатурах Гилрея среди веселых собутыльников Фокса можно видеть тучного вельможу - это герцог Норфолк по прозвищу "Норфолкский Жокей", прославившийся своими застольными подвигами. Он рассорился с принцем, как и все виги; однако позднее между ними произошло нечто вроде примирения, и принц пригласил его, уже глубокого старика, отобедать и переночевать в Павильоне. Герцог приехал в Брайтон из своего Аренделского замка на знаменитых серых рысаках, которых в Сассексе помнят до сих пор.
Принц Уэльский составил со своими августейшими братьями заговор, как им получше напоить старика. Каждый из сидящих за столом должен был пригласить герцога выпить бокал вина - и старый пьяница, разумеется, никому не отказывал. Вскоре он уже догадался о сговоре, однако продолжал пить бокал за бокалом и перепил многих. Наконец, Первый Джентльмен Европы предложил перейти на коньяк. Один из августейших братцев налил стакан герцогу. Старик встал и опрокинул коньяк себе в глотку. "А теперь, - говорит он, - пусть подают мой экипаж, и я уеду домой". Принц настаивал, чтобы он выполнил обещание и остался переночевать под его гостеприимным кровом. Нет, отвечал герцог, довольно с него такого гостеприимства, это ловушка, он уйдет отсюда немедленно и никогда больше не переступит сего порога.