Четыре голубки
Шрифт:
Эмма впорхнула, словно глоток свежего воздуха — веселая и пышущая здоровьем. Она показала на Сэма и рассказала, как он ей помог. Лобб пожал ему руку, кивнул, пошел останавливать дробилку и сразу же попросил Сэма помочь вставить рычаг. По ходу работы Лобб почти с ним не говорил, Сэм делал то, что ему велели, время от времени поглядывая на силуэт Эммы в розовом хлопковом платье с развевающимися черными волосами — она пошла на пляж поздороваться с невесткой.
Примерно через полчаса брус был установлен, и Лобб передернул рычаг, чтобы отвести воду к колесу. Сэм с интересом наблюдал, как слабенький поток воды постепенно вновь приводит в
— Премного благодарен, Карн, — сказал Лобб. — А ты очередной жених Эммы чтоль?
— Нет, — отрезал Сэм.
— Думаю, она выбирает кого получше. Умно. А иначе ничего хорошего не жди. Многие выскакивают замуж за кого попало, но это не для нее.
Сэм посмотрел в сторону моря.
— Наверное, мне пора.
За последние годы он редко чувствовал себя так неловко, как с этими Трегирлсами. С Хоскинсами, может, и возникло недопонимание по поводу права шахтеров брать закон в свои руки, но эти разногласия были бы основаны на одних и тех же убеждениях, с той лишь разницей, что они не могли договориться, как их применить. Здесь всё было по-другому. Нечасто бывало, чтобы за целый день в его речи так явно отсутствовали богатые и красочные изречения из Ветхого Завета, которым он посвятил всю свою жизнь. Не то чтобы они были неуместны, но у него создавалось впечатление, будто он разговаривает на английском языке с людьми, которые знают только китайский. Он был среди язычников, для которых Слово Божье вообще ничего не значило. В предложениях не было смысла, эти фразы ничего не значили, слова ничего не значили. Некоторое время стоило помолчать и не сотрясать зря воздух.
— Ого, — сказал Лобб, нахмурившись. — Смотрите-ка, кто пожаловал.
С холма спускался мужчина на осле. На нем была широкополая шляпа, ноги болтались так низко, что задевали землю, поводья собраны в одной жилистой крепкой руке, а другая — с крюком на конце, лежала поперек седла. Его морщинистое лицо сияло.
— Папаша, — сказал Лобб с глубоким презрением. — Не хочу иметь с ним никаких дел.
— Даже если он тебе противен, — ответил Сэм, — разве ты не должен спуститься и поприветствовать его?
— Слушай, — рыкнул Лобб, — не твое это дело.
— Я знаю, что он вас бросил. Эмма рассказала.
— Когда он ушел, мы все попали в богадельню. Знаешь, каково там, а? И на это он обрек матушку. А теперь околачивается здесь и подлизывается со своими подношениями... Не могу с ним говорить. Иди, если хочешь, Карн. С меня причитается.
Когда Сэм спустился, Толли уже сошел с осла. Здоровой рукой он рылся в сумке, висящей на крюке.
— Видишь, с утреца привалило удачи в Редрате, привез тут тебе кой-чего. Вот, глянь-ка, — он вытащил кожаные штаны и поднял их. — Мне не подошли. Но для Лобба подойдут. Заплатил за них три шиллинга и шесть пенсов. Куча денег вообще-то. Годами не сносятся, годами.
— Спасибо, дядя Толли, — сказала Мэри Трегирлс, растрепанная тощая женщина, которая, возможно, еще не так давно была хорошенькой. —
— Эй, Лобб! — гаркнул Толли, не обращая внимания на враждебный прием. — Я и для Мэри кое-что привез! — Он взглянул на Сэма. — Ты ж брат Дрейка Карна, да? Питер что ли?
— Сэм.
— Сэм Карн, да? Лоббу что ль помогаешь? Мы все пытаемся ему помочь, но он вечно кобенится. А ты, Эмма, моя пташка, всё такая же красотка, как я погляжу.
— Я лучше пойду, Эмма, — сказал Сэм. — Мне нужно быть дома к шести. Ты не идешь?
— Нет, — ответила Эмма и обратилась к отцу: — И что ты привез для Мэри?
Тот порылся в сумке.
— Вот, видала? Теплую нижнюю юбку. В четыре шиллинга обошлась! Всего, значит, семь и шесть пенсов! Только не говори, что твой старик никогда ничего тебе не дарит! Я чуть не купил для тебя чепец, но деньжат не хватило, — он жутко закашлялся, брызгая слюной. — Питер! — обратился он к уходящему Сэму.
— Сэм, — сказал тот.
— Ну да. Я такой рассеянный. Сэм, любишь бороться?
Сэм заколебался.
— Нет. А что?
— Во время праздника на следующей неделе будут состязания. Я как раз этим занимаюсь. А ты такой верзила и выглядишь хорошо. Никогда не дрался?
— Только в детстве.
— Ну, тогда по рукам!
— Нет. Не в моих это привычках. Больше нет, — он улыбнулся Толли, чтобы смягчить резкий отказ. — До свидания, Эмма.
— До свидания, — ответила Эмма. — Ты должен был еды привезти, отец, а не одежду, чтобы прикрывать их задницы!
— Ага, думаешь, это всё что ли? В следующий раз куплю что-нибудь и для собственной задницы! Сэм!
— Что?
Сэм снова остановился.
— А быков собаками нравится загонять? У меня есть две подходящих красотки. Ну до чего ж хороши! Последние из помета. Другу отдал бы одну недорого. Отлично подойдет для боев! Через год...
— Спасибо, — покачал головой Сэм. — Спасибо, но нет.
И он двинулся дальше.
За спиной он слышал, как Трегирлсы переругиваются по поводу подарков Толли, а Лобб упрямо оставался наверху, работал у колеса.
Все эти Трегирлсы, думал Сэм, все девять — целый выводок язычников, вечно орущих, всем недовольных, полных энергии шумных оборванцев, и все погрязли в грехах. Но все достойны спасения, ведь каждая душа драгоценна в глазах Господа, хотя Сэму казалось, что лишь в Эмме виден свет надежды. И вполне вероятно, что этот свет скорее исходит от его собственной души.
Пусть она грешница, как и все земные создания, но после сегодняшней прогулки и разговора Сэм не верил в те гадости, что про нее говорят. Она была такой прямолинейной, такой непосредственной, что он с трудом верил, будто она может развлекаться с мужчинами. Но даже если и так, то он снова вспомнил ту библейскую аналогию, пришедшую ему в голову в шахте.
Но как призвать ее к покаянию? Как заставить человека понять, что он грешник, если он совершенно этого не понимает? Нужно помолиться и попросить Господа указать путь.
Глава седьмая
Еще одним человеком, молящем о совете, правда, совсем иного рода, чем просил Сэм, стал преподобный Осборн Уитворт. Его разум терзали две проблемы: нравственная и мирская.
Ровно восемь недель назад доктор Бенна велел Осборну воздержаться от соития с Морвенной до рождения ребенка.