Четыре голубки

Грэм Уинстон

— И он до отвращения совестливый, Демельза. Мне только после Рождества удалось уговорить его уволиться с флота. Хотя он сочувствует французам, но до сих пор готов с ними драться! А теперь, как бы я ни противилась, собирается снова возобновить практику. Терпеть не могу, когда он возится с больными, я постоянно думаю, что он может подхватить какую-нибудь кошмарную заразу!

— Уверена, что ему просто нужно время, Кэролайн. Он всего несколько месяцев как вышел из тюрьмы и начал восстанавливать силы. Могу представить, каково

тебе сейчас, но ведь ты ничего с этим не поделаешь, правда? Мужчины — такие упрямцы.

— Как необъезженные жеребцы, — согласилась Кэролайн.

Пока копыта цокали по дороге, вокруг вздыхал холодный ночной ветер.

— Нужно время, — сказала Демельза.

— Что?

— Чтобы человек вроде Дуайта полностью восстановился. Он счастливчик, что выжил. Лейтенант Армитадж сказал мне, что у него проблемы со зрением. Из-за того, что читал в полутьме.

— Однако плохое зрение не помешало лейтенанту Армитаджу пялиться на тебя. На месте Росса я бы посадила тебя под замок и спрятала ключ.

— Ох, Кэролайн, что за чепуха! Это было не более чем...

— Дорогая, я не сомневаюсь, что если мы с тобой окажемся в комнате, полной мужчин, то все разом посмотрят на меня, но через пять минут соберутся вокруг тебя! Это, конечно, зависть, но ничего не могу с собой поделать.

— Благодарю, но это не так. Или только с некоторыми... — Демельза коротко рассмеялась с легкой дрожью в голосе. — Иногда мне никак не удается повлиять на тех, кто действительно для меня важен, — кончиком хлыста она указала на одну из фигур впереди.

— Эта парочка доставляет беспокойство, — согласилась Кэролайн.

— Но Дуайт... Я попробую на него повлиять. Когда он навестит Джереми или Клоуэнс. Он не должен рисковать, да еще так скоро. Вы совсем недавно поженились. Если ты думаешь...

— Он знает, что я думаю. Но другой голос, пусть и не столь громкий, поможет ему понять всю важность...

Падающая звезда медленно двигалась по небу, защебетали какие-то птицы, словно встревоженные этим зрелищем. Лошадь Дуайта дернула головой, ее ноздри задрожали, словно она почуяла дом.

— Ты скажешь Демельзе? — спросил Дуайт.

— Разумеется.

— И как она к этому отнесется?

— Если и есть в мире что-то непредсказуемое, то это мнение Демельзы о чем бы то ни было.

— Уверен, что стоит отказываться?

— А как еще я могу поступить?

— Такая должность предоставит тебе множество возможностей.

— Для карьеры?

— Для того, чтобы повлиять на окружающий мир. А твое влияние его улучшит, как мне кажется.

— О да. О да. Если не придется продавать душу.

— Что ж, разве Бассет не сказал...

— А кроме того, мне не улыбается мысль избраться от Труро и быть кем-то вроде марионетки, олицетворяя неприятие горожанами Труро поведения лорда Фалмута. Если бунт окажется успешным и меня выберут, то я буду думать, что это произошло не из-за моих заслуг.

А если ничего не выйдет, то буду чувствовать себя униженным. Разумеется, я ничего не должен Боскауэнам, даже если они обидятся, мне плевать. Но я буду должен кое-что покровителю, который в конце концов решит настоять на своем.

— Бассет — самый просвещенный из местных джентри.

— Да, но он использует свое влияние к собственной выгоде. А как-то странно беспокоится о соседях.

— Это всё имеет глубокие корни, — сухо сказал Дуайт. — Великая хартия вольностей была создана для того, чтобы освободить баронов от тирании, а вовсе не для простых обывателей.

Некоторое время они ехали молча. Росс погрузился в размышления.

— Демельза заявила, что я слишком сентиментален по отношению к беднякам, — сказал он. — Что это опасная привычка для человека, привыкшего жить с полным желудком. Я не оспариваю то, что добро и зло поровну распределяются между классами... Но этот мятеж в Флашинге в прошлом месяце, о котором кто-то сегодня упоминал... Роджерс, кажется, помнишь?

— Помню.

— А ты знаешь, что там произошло? Кузина Верити мне об этом написала. Толпа сотни в четыре в полном отчаянии восстала, вооружившись палками и дубинами, намереваясь захватить зерно, которое разгружали с судна, всё это выглядело весьма скверно. Там не было военных кораблей, никто не сдерживал толпу, за исключением нескольких сторожей, которые охраняли зерно, богатые дома и нескольких дам из высшего общества — готовой поживы. Но кто-то поставил голосистого мальчишку на мешок с зерном и велел ему петь псалмы. И тогда люди (главным образом методисты) один за другим стали поднимать головы и петь вместе с ним. А закончив петь, все мирно разошлись по домам — в Карнон или Биссо, или откуда они там, забрав с собой лишь палки и дубины.

Через мгновение Дуайт ответил:

— Когда напишут историю нынешних времен, она наверняка будет выглядеть историей двух революций. Революции во Франции и английской революции методизма. Одни ищут свободы, равенства и братства среди людей, другие ищут свободы, равенства и братства перед Господом.

— Это замечание куда глубже, чем кажется, — сказал Росс. — Хотя я восстаю против первого и подозрительно отношусь ко второму. Человек по природе своей отвратителен, даже если говорить о себе самом.

— Думаю, правда в том, что человек несовершенен. Вечно не отвечает своим же идеалам. Какую бы он цель ни избрал, его всегда настигнет первородный грех.

Они приближались к Баргусу, перекрестку четырех дорог.

— Я стану человеком Бассета не скорее, чем поцелую француза! — раздраженно бросил Росс. — Не то чтобы я считал себя чем-то лучше прочих, просто у меня тверже шея. Как мелкий сквайр я сам себе хозяин. Как член парламента под покровительством крупного землевладельца я никогда не смогу говорить то, что думаю.