Четыре королевы
Шрифт:
В пятницу 3 июля 1254 года королевские суда причалили в порту Иер, примерно в тридцати милях к востоку от Марселя. Короля, королеву и их троих детей встретил аббат Клюни, который сопроводил их до ближайшего замка, где они могли отдохнуть и дождаться свежих лошадей для поездки в Париж.
В этом деле — единственном за двадцать лет — Маргарита и Бланка действовали заодно. Им обеим оно обошлось недешево, но король Франции наконец вернулся домой.
Элеонора
Глава XVI. Королевские дела
Хотя Генрих III решился отправиться в Гасконь, чтобы справиться с тамошним кризисом, еще весной 1252 года, на самом деле он отбыл
Наконец дядя Элеоноры, архиепископ Кентерберийский, и сводный брат Генриха, заочный епископ Винчестерский, согласились предоставить короне сбор десятины со всех церковных доходов в Англии на три года. Официально считалось, что эти деньги Генрих и Элеонора используют для похода в Святую Землю — ведь король и королева приняли крест еще в 1250 году, до того, как стало известно о поражении Людовика. Но все понимали, что в действительности король собирается в Гасконь.
Однако дворянство, желая продемонстрировать, как мало он доверяет своему сюзерену, заставило Генриха на сессии парламента в мае 1253 года, под угрозой отлучения от церкви снова подтвердить признание «Хартии вольностей». В зал внесли подлинный документ, подписанный его отцом, королем Иоанном, чтобы он присягнул на хартии вместо Библии. «С божьей помощью все эти условия буду я неукоснительно соблюдать, как мужчина, как христианин, как рыцарь и как венчанный и помазанный король», — так поклялся Генрих.
То, что бароны настаивали на отлучении в случае, если он нарушит какой-либо из пунктов великой Хартии, говорит о том, как хорошо им был известен и характер Генриха, и его денежные затруднения. До какой степени король и королева Англии погрязли в долгах, видно из тех способов, весьма непопулярных, какими они пытались пополнить казну. «Когда король собирался вкусить обед… перед Рождеством, граждане Винчестера преподнесли ему в качестве подарков всевозможные яства и напитки, на которые нельзя было смотреть без восхищения; король же, вместо благодарности, обязал их в скором времени выплатить ему две сотни… и праздник Рождества превратился для них в дни жалоб и плача».Как-то в Лондоне случилась драка между молодыми задиристыми горожанами и служащими короля (они стали зачинщиками, оскорбив лондонцев). Лондонцы взяли верх, и тогда Генрих, «прибегнув к обычному для него способу мщения», наложил на жителей Лондона суровые штрафы. Он позволял шерифам и другим должностным лицам заниматься сомнительными делами, вроде конфискаций, и не забывал взыскивать положенный королю процент с каждого такого дела.
Генрих и Элеонора, конечно же, знали, что их уловки по добыче денег осуждаются всеми, но у них не оставалось иного выбора. Доходы, доступные английской монархии, не шли ни в какое сравнение с доходами короля Франции, который мог рассчитывать на налоги и выплаты с зажиточных Нормандии и Пуату, бывших английских владении, и с могущественной Тулузы, которую он мог теперь спокойно обирать после того, как ее подчинила его мать. Людовик мог позволить себе потратить три четверти миллиона ливров на свой крестовый поход, а Генрих и Элеонора едва-едва наскребли четверть этой суммы. Среднегодовой доход английской короны за 1238–1259 годы составлял жалкие 36 000 фунтов (примерно 162 000 ливров).
Управлять королевством и расходовать бюджетные средства на Гасконь было очень и очень нелегко. И все же англичане должны были удержать Гасконь. По мнению короля и королевы, недовольство баронов было скорее признаком стабильности — они всегда были чем-нибудь недовольны. Жизнь показала, что корона обычно добивалась своего, рано или поздно.
К августу 1253 года, когда Генрих наконец поднял паруса, они с Элеонорой снова были прочно
Альфонс X, король Кастилии, представлял собою наибольшую угрозу английским интересам в Гаскони. В 1252 году, когда Симон де Монфор был внезапно отозван в Лондон на суд, Альфонс извлек из забвения старую претензию на суверенную власть в качестве оправдания военного вторжения и вступил в открытый союз с предводителем мятежников, Гастоном Беарнским. Пока свирепый английский господин отсутствовал, впав в немилость, ряд гасконских городов счел за лучшее переметнуться от Англии к Кастилии. В качестве опорной крепости и базы для операций им служил замок Ла-Реоль.
Хотя мятежники по всей видимости одолевали, король Кастилии все еще не был уверен, стоит ли утверждать свою власть в Гаскони, поскольку хотел рассмотреть предложение о престижном браке между его сестрой и наследником английского трона. Потому, прежде чем отправиться в Гасконь, Генрих послал в Кастилию на переговоры одного из самых влиятельных своих советников, Джона Мэнсела.
Мэнсел был близким другом и королевы, и Пьера Савойского; ему часто поручали передавать секретные сообщения им обоим. Его не уполномочили бы осуществить такую деликатную миссию без ведома и одобрения королевы, которая всегда заботилась об Эдуарде, входя во все мелочи.
Перспектива брака на высоком уровне играла роль пряника, но Генрих и Элеонора знали, что необходимо применить также и кнут. Если не дать решительного отпора вмешательству Альфонса в Гаскони, продемонстрировав силу Англии, король Кастилии без труда овладеет этой областью, после чего у него не будет необходимости вступать в переговоры с Англией. Для того, чтобы Альфонс воспринял дипломатическую альтернативу серьезно, 6 августа Генрих отплыл из Портсмута в сопровождении примерно трехсот военных судов. Эдуард, которому уже исполнилось четырнадцать, провожал его. «Юный Эдуард, после того, как отец поцеловал его и прослезился при прощании, стоял на берегу, плача и всхлипывая, и не хотел уходить, пока мог видеть раздутые ветром паруса кораблей». В этом сказалась не только сыновняя привязанность. Гасконь была обещана Эдуарду, и он отчаянно хотел отправиться туда; он чувствовал себя униженным от того, что его оставили дома, и потому плакал. Первенец Генриха и Элеоноры уже ощущал ту страсть к военному делу, которая впоследствии прославила его царствование. (В Средние века юноша четырнадцати лет был уже достаточно взрослым и для женитьбы, и для участия в войне. Здесь чувствуется забота матери, опасавшейся за исход экспедиции и не желавшей рисковать таким замечательным сыном.).
Элеонора тоже следила за отплывающей флотилией и, без сомнения, думала о будущем. Какой из Генриха главнокомандующий, она уже видела десять лет назад в Пуату, и высокой оценки он не заслужил. Удастся ли ему преуспеть на этот раз, если он так опозорился тогда?
Элеонора был на пятом месяце беременности, когда Генрих уехал; это была основная причина, из-за которой она осталась на берегу. Ее третье дитя, Беатрис, родилось в Гаскони в 1243 году, и у королевы остались яркие воспоминания о том, как местные бароны угрожали выдать ее французам. Повторить этот опыт она не стремилась. К тому же ее присутствие в Гаскони не могло способствовать трудам мужа: он должен был иметь полную свободу передвижения, без оглядки на нужды беременной жены. А в Англии Генриху нужен был заместитель — кто-то, кому он мог доверять, кто мог предвидеть, что ему понадобится, действовать от его имени и поддерживать в королевстве желание выиграть войну.