Четыре любви (The Four Loves)
Шрифт:
Во-первых, как мы уже говорили, начальство дружбы боится. Быть может, это несправедливо; быть может, есть к тому и поводы.
Во-вторых, почти каждый дружеский круг не вызывает особого восхищения; в лучшем случае его окрестят кружком, в худшем - шайкой, кликой, камарильей. Те, кто знает по опыту только привязанность, приятельство и влюбленность, подозревают членов такого кружка в зазнайстве. Конечно, это голос зависти. Но зависть прозорлива, и к голосу ее мы должны прислушиваться.
Наконец, в Писании любовь между Богом и человеком редко уподобляется дружбе. Конечно, слова о "друзьях" есть; но гораздо
Начнем с первого обстоятельства. Как я уже говорил, дружба рождается, когда один человек сказал другому: "И ты тоже? А я думал, я один" Но общая для них точка зрения не обязана быть доброй. Они могут основать искусство, философию, веру; могут изобрести пытку или человеческие жертвоприношения. Почти все мы подростками испытали двузначность таких минут. Как радовались мы, встретив мальчика, который любил того же самого поэта! Туманные чувства обретали ясность, и мы гордились тем, чего прежде стыдились. Радовались мы и тому, кто страдал нашим тайным пороком. Здесь тоже возникали и ясность, и гордость. Даже сейчас все мы знаем, как приятно разделить с кем-нибудь ненависть или злобу.
Когда ты один в чужой среде, ты стыдишься, а порой сомневаешься. Но стоит тебе найти друга, и в полчаса - нет, в десять минут - взгляды твои станут незыблемыми. Тысячи противников не смогут тебя сбить. Все мы хотим, чтобы нас судили "равные нам". Они и только они понимают нас и применяют верные мерки. Их хвалу мы ценим, хулы - боимся. Крохотные общины первых христиан выжили потому, что были глухи к голосу "мира сего". Но преступники, маньяки, педерасты выживают по той же самой причине: они не слышат "внешних - этих лицемеров, черни, мещан, ханжей и тому подобное.
Вот почему начальство не любит дружбы. Каждая дружба - предательство, даже бунт. Бунт мудрецов против пошлости или бунт пошляков против мудрости; бунт художников против уродства или бунт шарлатанов против здорового вкуса; бунт хороших людей против плохой среды или бунт плохих против хорошей. В любом из случаев дружба создает государство в государстве, потенциальный оплот сопротивления. Друзьями труднее управлять, труднее склонить их к добру - или ко злу. Если власти распропагандируют нас или просто лишат нас частной жизни и свободного времени и создадут мир, где все - соратники, а друзей нет, мы предотвратим немало опасностей и потеряем самую сильную защиту от полного рабства.
И все же опасности эти реальны. Дружба - школа добредетели и школа порока. Хорошего человека она сделает лучше, плохого - хуже. Как и всякая естественная любовь, она страдает склонностью к определенной болезни.
Всякой дружбе - и доброй, и дурной, и просто безвредной - присуща глухота. Даже филателисты резонно не считаются со всеми, кто находит их занятие пустой тратой времени или ничего о нем не знает. Основатели метеорологии резонно не считались с теми, кто думал, что буря - порождение ведовства. Тут ничего плохого нет. Я - вне круга игроков в гольф, математиков или мотоциклистов, и они вправе считать меня чужаком. Тем, кто скучен друг другу, незачем часто видеться; тем, кто друг другу интересен, видеться надо часто.
Плохо другое: частичная и резонная глухота к чужому мнению может переродиться в глухоту полную и необоснованную. Самый наглядный тому пример - не дружеский круг, а правящий класс. Мы знаем, что во времена Христа думали священнослужители о мирянах. Рыцари в хрониках
Конечно, дружеский круг - не класс и поработить мир не может. Но закон в нем действует тот же самый. Друзья могут окружить себя стеной пустоты, которую не пробьет никакой призыв. Писатели или художники, не считавшиеся поначалу с примитивными взглядами простых людей на литературу и живопись, могут потом не считаться и с другими их взглядами - что надо платить долги, стричь ногти и вести себя вежливо. Любые недостатки дружеского круга (а они есть у всякого) могут стать неизлечимыми. И это не все. Поначалу глухота основана на каком-то реальном превосходстве, потом она сама порождает чувство превосходства вообще. Круг презирает и знать не хочет "внешних". Он и впрямь становится классом, самозваной аристократией.
Мы видели, что друг нередко чувствует себя недостойным своих друзей. Он знает, как они блестящи, и счастлив, что они его приняли. Но, как ни жаль, "они" здесь - это и "мы". Очень легко перейти от личной скромности к гордыне избранного круга.
Я имею в виду не снобизм. Сноб хочет присоединиться к кругу, который уже считают элитой; друзьям грозит опасность счесть элитой самих себя. Читатель, знающий дружбу, станет пылко заверять, что его круг миновала такая опасность. Кажется так и мне. Но лучше не полагаться на свое суждение. Во всяком случае, тенденция эта, несомненно, есть у всех, кто нас называет чужаками.
Однажды два священника заговорили при мне о "нетварных энергиях", которые, как оказалось, не Бог. Я спросил: "Разве может быть что-то нетварное, кроме Бога, ведь в Символе веры говорится, что Он - творец всего видимого и невидимого?" Они переглянулись и засмеялись. Я не обиделся, но все же хотел ответа. Смеялись они не высокомерно. Так смеются взрослые, когда ребенок спросит то, о чем не спрашивают. Быть может, ответ у них был, но они знали, что мне его не понять. Если бы они так и сказали, я не обвинял бы их в гордыне круга. Взгляд их и смех воплотили самую ее суть. Она и не думает оскорбить. Собственное превосходство так ясно, что можно позволить себе терпимость, вежливость и олимпийское спокойствие.
Гордыня эта, однако, может не только вознести на спокойную высоту Олимпа, но и уподобить нас мятежным титанам. Как-то раз, когда студенты (вполне обоснованно) ругали мою статью, один из них, упорный, как грызун, вел себя так, что мне пришлось сказать: "За последние пять минут вы дважды обвинили меня во лжи. Если вы не можете спорить иначе, я уйду". Я думал, он или взорвется, или попросит прощения. Как ни странно, он не сделал ни того, ни другого. Он продолжил выражаться в том же духе. Нас явно разделял железный занавес. Студент этот не мог вступить ни в какой личный контакт - ни во вражеский, ни в дружеский - с такими, как я. Почти несомненно, за этим стоял какой-нибудь замкнутый круг Для него мы не люди, а образчики возраста, типа, круга, с которым давно пора покончить Общаясь с нами, он, в сущности, с нами не общался, он делал дело, распылял дуст (я сам слышал, как один из них употребил этот образ).