Четыре ночи
Шрифт:
С головы и до ног — с головы, увенчанной прекрасно подстриженными и ухоженными белокурыми волосами, и до ног, оканчивающихся аккуратно подрезанными и покрытыми лаком ногтями, — Мэгги была живым олицетворением женственного изящества и самообладания. К этому следовало добавить прекрасную фигуру, предмет зависти ее подруг, безупречно чистую кожу и столь же безупречно чистую личную жизнь, так же свободную от всякой грязи и запутанности отношений, как свободна была ее квартира от малейшего беспорядка. Да, Мэгги была женщиной, с которой нельзя не считаться, и ни один мужчина не осмелился бы выказать какое-либо неуважение
— Ты слишком хороша, чтобы быть одинокой, — сказал как-то один из потенциальных любовников, за что и был пригвожден к месту одним из ее самых язвительных, уничтожающих взглядов.
Возможно, в глубине души она и сама порой удивлялась, почему страсти и желания, сотрясавшие других женщин, ей совершенно чужды, однако Мэгги не позволяла себе задерживаться на этой мысли и быстро выбрасывала ее из головы. Почему она должна быть как все? Ей и так хорошо. По-крайней мере будетхорошо, когда она переживет этот аукцион и станет владелицей Вдовьего дома.
— Нет, ну надо же было забраться в такие дебри, — со злостью проворчала Мэгги, начиная крутой спуск. Она попыталась купить дом до аукциона, но агент отказался продавать его. И вот результат — она здесь и… — О нет! Только не это! — воскликнула Мэгги, когда дорога круто вильнула и впереди показался щит с надписью «Брод».
Брод… Можно подумать, будто все происходит в Средневековье, а не в наше время. Однако надпись никуда не исчезла, а впереди текла мелкая речушка. Дорога проходила прямо через нее и исчезала за вершиной холма на другом берегу.
И это шоссе?! Мэгги раздраженно двинула машину вперед, в воду.
Сквозь натужное урчание мотора послышался, усиливаясь с каждым мгновением, какой-то звук, от которого у Мэгги почему-то зашевелились волосы на голове. Она повернула голову и едва не вскрикнула от ужаса. С немыслимой скоростью по реке двигался водяной вал высотой почти что с саму машину.
Мэгги впервые в жизни охватила паника. Она судорожно надавила на педаль газа, колеса бешено задергались, но автомобиль не двинулся с места. Вал надвигался…
Финн был не в настроении. Встреча непростительно затянулась, и он возвращался много позже, чем рассчитывал. Погруженный в свои мысли, он от удивления вытаращил глаза, когда вдруг увидел незнакомый автомобиль, застрявший посередине брода. Еще больше удивило его то, что река вздувается на глазах, угрожая потопить маленькую машинку.
У Финна не было ни малейшего желания выручать непрошеного гостя, у которого хватило глупости попытаться пересечь речку в разгар сильнейшего на его памяти ливня, да еще на такой никуда не годной машине. Сердито хмурясь, он затормозил.
Его наставник на службе недаром говорил, что ему никогда не попадались молодые люди с такой финансовой смекалкой, как у Финна. Вернись Финн снова в мир коммерции, он бы многократно приумножил свое состояние, и без того достаточно солидное, чтобы спокойно отойти от дел. Вот только возвращаться
Уединение и покой — это было жизненно необходимо для Финна, а благодаря многолетней лихорадочной деятельности в Сити, где он считался чрезвычайно удачливым дельцом, у него, слава богу, было теперь достаточно средств, чтобы обеспечить себе и уединение, и покой — в виде поместья Шопкут.
Люди, знавшие Финна, когда тому было едва за двадцать, очень удивились бы, увидев, каким он стал теперь. Да, конечно, десять лет есть десять лет, но в те дни… В те дни перед молодым успешным бизнесменом были открыты все двери в суетливом мире финансовых воротил, моделей, денег и наркотиков. Финн очень скоро обнаружил, что в этом мире царит жажда наживы и полностью отсутствует искренность. Он оказался достаточно здравомыслящим человеком, чтобы не прельститься доступностью женщин и наркотиков, но ему были знакомы те, кому не хватило ума или, может, везения.
Настороженность по отношению к тому, что творилось вокруг, сменилась у Финна глубоким отвращением к жизни, которую он вел, когда один его приятель умер от случайной передозировки наркотиков. Не раз и не два девушки открыто, не стесняясь, предлагали себя Финну ради дозы, и ему доводилось участвовать в вечеринках, где те же самые девушки и разрушившие их жизнь наркотики передавались по кругу, точно коробка конфет. Это был мир, где ценились только деньги, а человек не стоил ни гроша, и Финн, проснувшись однажды утром, вдруг понял, что здесь ему не место.
Наверное, это было несправедливо, но грехи людей, среди которых вращался, он приписал большому городу. Спрашивая себя, чего хочет сам, Финн понял, что жаждет покоя и простой, чистой жизни, а заодно преисполнился ненависти к городу и всему, что с ним связано. Признаться откровенно, ненависть эта распространялась и на тех, кому городская жизнь нравилась.
Мать Финна была из фермерской семьи, и, судя по всему, именно от нее он унаследовал любовь к земле. Придя к решению, он на свой страх и риск провел крупную сделку, получив прибыль в несколько миллионов. Не слушая уговоров своих нанимателей, которые были готовы принять любые его условия, он без колебаний свернул дело. Собственная земля была нужна ему, чтобы выращивать экологически чистое зерно, разводить скот и увеличить свое небольшое стадо альпака.
В отличие от Мэгги, Финн, услышав нарастающий шум воды, стремительно приближавшейся к броду, мгновенно понял, что к чему, и остановил свой «лендровер», проклиная все на свете. Было ясно: вздувшуюся реку не пересечь даже на его мощной машине с четырьмя ведущими колесами, а это означало, что он намертво застрял на берегу. Финн бросил сердитый взгляд на автомобиль Мэгги. Нет, ну надо же быть такой идиоткой, чтобы полезть в реку, которая вот-вот выйдет из берегов, на этой новомодной, явно дорогущей таратайке!