Четыре ночи
Шрифт:
— Это нечестно, — жалобно проговорила Мэгги, когда он прижал ее руки к бедрам, так что она не могла дотронуться до него, а его губы пустились в эротически взрывоопасное путешествие по ее шее и обнаженным грудям. От прикосновения его языка соски мгновенно взбухли и отвердели, Мэгги судорожно выгнулась дугой и уже больше не протестовала. Игра была забыта, уступив место захватившей обоих страсти…
— Ты не спишь? — послышался негромкий голос Финна.
Мэгги открыла глаза, села и, улыбаясь, помотала головой.
— Как там снег?
Финн поставил поднос на столик у кровати, наклонился
— Еще лежит, — сказал он странно напряженным голосом. — Но уже тает.
Тает. Значит, скоро можно ехать. В глубине души Мэгги понимала, что была бы рада услышать от него другое: судя по всему, снег будет идти еще несколько дней кряду.
— Завтрак, — объявил Финн, показывая на поднос. — Только не строй из себя горожанку и не убеждай меня, будто деловые женщины не завтракают.
Он смотрел на нее насмешливо, Мэгги быстро отвела глаза. Она и в самом деле обычно не завтракала, но все менялось, когда она была с Финном, — ее одолевал такой аппетит, что это понравилось бы даже бабушке, которая постоянно укоряла внучку за невнимательное отношение к еде.
Ну а то, что она проснулась с желанием не только поесть, но и заняться кое-чем другим, Мэгги ни в коем случае не хотела показывать. Беря с подноса стакан с апельсиновым соком, она подумала, как, интересно, он бы отреагировал, если б она с усмешкой сказала: как можно не проголодаться после такой ночи? От этой мысли лицо Мэгги порозовело. Охватившее ее томление было чем-то совершенно непривычным для нее, хотя, впрочем, и то, что происходило у нее с Финном, тоже было вновь, она и представить себе не могла, что ей доведется такое испытать. Воспитанной стариками Мэгги были свойственны некое душевное целомудрие и сдержанность, и как ни смешна она казалась порой самой себе, — при ее-то положении и в ее возрасте! — все равно что-то не давало ей говорить открыто о том, что она чувствует, и уж тем более выразить словами эмоции, которые вызывал в ней Финн.
Мэгги потупилась, глядя из-под ресниц, как Финн кусает сэндвич. Он надел халат, но не затянул пояс и… Своевольный взгляд Мэгги устремился под распахнувшиеся полы халата, все ниже, пока у нее не перехватило дыхание, а потом она задышала часто-часто, подстраиваясь под свое трепещущее сердце.
Ей казалось, что Финн ничего не замечает, и вздрогнула, когда раздался его голос:
— Не надо. Если, конечно, не хочешь, чтобы я…
— Кажется, ты говорил, что собираешься проведать альпака, — протараторила Мэгги, густо покраснев.
Пусть идет, подумала она, не потому, что она его не хочет, а потому что наоборот — ужасно хочет.
Финн хмыкнул.
— Ты правда от меня больше ничего не ждешь?
— Н-нет, — пролепетала она.
Финн отставил чашку с кофе и, наклонившись, обхватил ладонями лицо Мэгги.
— Не самый лучший способ заставить меня пойти проведать скотину.
Мэгги не дышала, пока не почувствовала на губах легкое прикосновение его губ, и порывисто выдохнула, лишь когда поцелуй стал настойчивее…
Ее кофе совсем остыл, когда Финн покинул спальню и, тепло одевшись, отправился к своим животным.
Мэгги медленно поднялась, лениво оделась, сняв
Ноутбук был у Мегги с собой, так что она за считанные минуты составила для клиента список возможных кандидатур. Менее чем за час все было улажено, и Мэгги, сварив себе кофе, присела у стола, поздравляя себя с благополучным завершением дела.
Потом вскочила и зашагала туда-сюда по кухне, охваченная радостным возбуждением. Ее поразило не только то, как быстро она сумела удовлетворить требование клиента, но и нечто иное. Оказалось, она может прекрасно работать и вне Лондона. Конечно, если она переберется в Шропшир, все равно придется приезжать в столицу. Однако при хорошей организации дела можно устраивать такие встречи, например, два раза в неделю. Но таким образом, чтобы можно было вернуться до темноты домой…
Домой…
Мэгги застыла, полуобернувшись к окну. Снег очень быстро таял, но она думала не о нем.
Дом… и Финн. С каких пор, с какого момента Финн стал так важен для нее, так необходим, что олицетворяет для нее дом? Она и сама не заметила, как это произошло и когда.
Прошлой ночью? Просто потому, что они занимались любовью? Или, может, будет правильнее сказать, что она почувствовала это еще с их первой встречи и только не признавалась сама себе?
Мало того, она боролась с этим чувством, уверяла себя, что ничего подобного нет и в помине, пыталась выкорчевать Финна из своего сердца. Ей казалось, что тогда она станет слабой и уязвимой.
Но теперь все не так. Теперь она обрела способность понять, что с ней случилось. Все ее предубеждения, барьеры, которые она с таким тщанием воздвигла между собой и любовью, рухнули, и она испытывала такое облегчение, словно с ее души свалилась непомерная тяжесть. Это тяжкое бремя заключалось в том, что с точки зрения такой женщины, какой она была, ответственной, крайне серьезно относившейся к жизни, любовь являлась не более, чем излишеством, непозволительной роскошью.
Имея перед глазами пример своих безответственных родителей, живших одним днем и не задумывавшихся ни о дочери, ни о будущем, Мэгги, в противоположность им, решила, что ее долг — никогда не забывать об ответственности, ради этого подавляя свои эмоции.
Сейчас же ее осенило — такое самоограничение вовсе не необходимо. Ей стало ясно, что любовь и ответственность вполне могут идти рука об руку, а независимость совсем не обязательно означает одиночество.
Когда Мэгги в первый раз сказала Финну, что любит его, она мгновенно возненавидела самое себя, а заодно и его тоже только потому, что, как ей казалось, он непременно воспользуется ее признанием, дабы возвыситься над ней. Потому-то она и стала уверять себя, что это неправда и что она его не любит. Но теперь она все поняла. Надо слушаться своего сердца, вот и все. Ну ничего, теперь все пойдет иначе, с улыбкой сказала себе Мэгги и вдруг поймала себя на том, что напевает «Свадебный марш»…