Четыре пера
Шрифт:
— Я рассказала вам жестокую правду намеренно. Я была так уязвлена, потому что вы не видели очевидного, предназначенного только вам. Я хотела причинить вам боль. Похоже, я дурная женщина. Вы беседовали с ней в темноте; я был одна на террасе. Так вышло и сегодня. Вы с Этни в комнате, я одна на террасе. Интересно, будет ли так всегда? Но вы не скажете... вы не скажете.
Она всплеснула руками в отчаянии, но Дюррансу нечего было ей сказать. Он тихо шел по тропинке сада в сторону проема в живой изгороди и немного ускорил шаг, и миссис Адер тоже пришлось поторопиться, чтобы не отстать. Эта торопливость была своего рода ответом, но это не остановило миссис Адер. Безумие овладело ею.
— Не думаю, что это было
— Кое-что, безусловно, — ответил Дюрранс.
— Это не мешает Этни избегать своего друга, — воскликнула миссис Адер. — Она избегает вас. Сказать вам почему? Потому что вы слепой. Она боится. Я... я скажу вам правду — я рада. Когда впервые поступила новость из Вади-Хальфы , что вы ослепли, я обрадовалась; когда я увидела вас на Хилл-стрит, я обрадовалась; с тех пор я рада — очень рада. Потому что увидела, как она дрогнула. С самого начала она сжалась, представляя, как затруднится и ограничится ее жизнь, — и презрение в голосе миссис Адер усилилось, хотя она перешла на шепот. — Я не боюсь, — заявила она, и горячо повторяла эти слова снова и снова. — Я не боюсь. Я не боюсь.
Дюррансу показалось, что за всю его жизнь никогда не происходило ничего настолько же ужасного, как эта вспышка женщины, которая была другом Этни, ничего столько же неожиданного.
— Этни написала вам в Вади-Хальфу из жалости, вот и все, — продолжала она. — Она написала из жалости; и, написав, испугалась того, что сделала; и опасалась, что у нее не хватит смелости рассказать о своих страхах. Вы бы не обвинили ее, если бы она откровенно признала это; вы бы остались ее другом. Но у нее не хватило смелости.
Дюрранс знал, что есть еще одно объяснение колебаний и нерешительности Этни. Он также знал, что действительно существовало другое объяснение. Но завтра он сам уедет из устья Солкомба, а Этни отправится в Северный пролив и Донегол. Не стоило оспаривать клевету миссис Адер. Кроме того, он был близок к проему в живой изгороди, отделяющей сад «Заводи» от полей. Пройти через него, и Дюрранс освободится от миссис Адер. Успокаивая себя, он тихо произнес:
— Вы не такая как Этни.
От таких простых слов безумие миссис Адер прошло. Она осознала бесполезность своих слов, собственное хвастовство, клевету на Этни. Неважно, правда её слова или ложь, ими ничего не добьешься. Дюрранс всегда был в комнате с Этни, и ни разу на террасе с миссис Адер. Она осознала свое унижение и стала оправдываться.
— Мне кажется, я дурная женщина. Но в конце концов, у меня была не самая счастливая жизнь. Возможно, мне есть что рассказать.
Даже для нее это прозвучало жалко и неубедительно, но они дошли до проема в живой изгороди, и Дюрранс повернулся к ней. Она увидела, что его лицо потеряло свою суровость. Он стоял спокойно, готовясь выслушать ее. Он вспомнил, что в прежние времена, когда он видел, она всегда ассоциировалась с благородством кареты и сдержанностью речи. Казалось едва ли возможным, что именно эта женщина говорит с ним сейчас, и жестокий контраст заставил его поверить, что она должна что-то сказать.
— Расскажете? — мягко спросил он.
— Я вышла замуж чуть ли не в школе. Я была сущей девчонкой. Я ничего не знала и вышла замуж за мужчину, о котором ничего не знала. Это было решение моей матери, и она считала, без сомнения, что действует из лучших побуждений. Она оберегала меня как ребенка, успокаивала и освобождала от опасной бедности. Ввиду незнания я слепо подчинялась. На самом деле я вряд ли могла отказаться, потому что моя мать была властной женщиной, а я привыкла к послушанию. Я сделала так, как она велела, и послушно вышла замуж за человека, которого она выбрала. Дело достаточно распространенное, без сомнений, но от этого не легче.
— А мистер Адер? — спросил Дюрранс. Хотя он был старше вас, но он был добрым. Мне кажется, он вас любил.
— Да. Он был добрым и любил меня. И то и другое правда. Меня удерживало с ним лишь понимание, что он меня любит, если вы понимаете. Вначале я была довольна, полагаю. У меня был дом в городе, а другой здесь. Но было скучно, ох, как скучно! — она развела руками. — Вы знаете закоулки в промышленном городе? Ряды домиков, стоящих бок о бок, до безобразия похожих один на другой, с одинаковыми окнами, дверьми, ступеньками. Над головой шлейф дыма, и вся зелень сводится к растениям в грязном и темном окне. Улица, где любой сумасшедший религиозный шарлатан может пообещать внести немного цвета в их серую жизнь и приобретет столько сторонников, сколько захочет. Когда я вспоминаю свою жизнь, одна из таких маленьких улочек всегда приходит мне на ум. Есть женщины, их множество, без сомнения, для которых управлять большим домом, проводить сезон в Лондоне с обычной чередой визитов достаточно. Я, к сожалению, не из их числа. Скука! Вы со своей сотней тысяч дел не можете представить, насколько угнетающе скучной была моя жизнь. И это еще не все!
Она колебалась, но не могла остановиться на полпути, и слишком поздно было возвращать утраченные позиции. Она пошла до конца.
— Как я уже сказала, я вышла замуж, ничего не зная о важных вещах. Сначала я верила, что мне всего лишь отведена участь всех женщин. Но вскоре начала сомневаться. Я узнала, что из существования можно извлечь нечто большее, чем просто скуку; во всяком случае, у других было что-то еще, но не у меня. Но от этого понимания стало не легче. Если мне встречались мужчина с женщиной, катающиеся верхом, и случалось взглянуть в лицо проезжавшей мимо женщины; или может, поговорить с ней, когда она одна, и по счастливому взгляду и голосу с абсолютной уверенностью я понимала, что существует гораздо большее. Но этого шанса я лишилась из-за своей матери.
Вся суровость исчезла с лица Дюрранса, а миссис Адер говорила с удивительной простотой. В ней не осталось ни следа прежнего ожесточения. Она не призывала к состраданию, она даже не оправдывалась; она просто мягко и спокойно рассказывала свою историю.
— А потом приехали вы, — продолжила она. — Я встречала вас снова и снова. Вы уезжали на службу и возвращались. И теперь я знала: гораздо большее не только существует, оно есть. Но конечно, я по-прежнему была этого лишена. Однако вопреки всему я чувствовала себя счастливее. Я думала, что мне следует довольствоваться вами как другом, следить за вашими успехами и гордиться ими. Но видите ли, приехала Этни, и вы повернулись к ней. Сразу, боже, сразу! Если бы только этого не произошло так быстро! Очень скоро я пожалела, что вы когда-то появились в моей жизни.
— Я ничего не знал об этом, — сказал Дюрранс. — Я даже не подозревал. Простите.
— Я старалась, чтобы вы не догадывались, — сказала миссис Адер. — Но я пыталась удержать вас, всеми силами. Ни одна сваха в мире не работала так упорно, чтобы соединить двух людей, как я старалась соединить Этни с мистером Фивершемом. И мне это удалось.
Это заявление поразило Дюрранса. Он прислонился спиной к живой изгороди и чуть не рассмеялся. Вот где начало печальной истории. Из какого пустяка она выросла! Банальная мысль, но от ее последствий перехватило дыхание. Таким был и Дюрранс в те дни, когда шел своей дорогой, не обращая внимания на окружающих, никогда не думая о том, что они в тот момент влияют на его жизнь вплоть до гибельного дня. Бесчестие и крах Фивершема, годы несчастья Этни, утомительное притворство последних месяцев, все это возникло много лет назад, когда миссис Адер, чтобы сохранить Дюрранса для себя, подтолкнула Фивершема и Этни друг к другу.