Четыре повести о Колдовском мире
Шрифт:
Джованна, припоминая, покачала головой. Губы ее беззвучно шевелились, повторяя слова, которые она тогда сказала: «Я из рода сокольничих. Душой я привержена нашему закону. По этому закону меня и нужно судить. Только этот закон может дать мне свободу».
— Свободу умереть! — воскликнула Гвенлиан, дико, как сокол.
Джованна подняла лицо к небу. Оно плакало, роняя редкие дождевые слезы. Джованна прожила дольше, чем надеялась, и прожила она ее хорошо. Она убила убийцу соколов. Даже Командующий из Соколиного Гнезда не может этого отрицать.
Она закрыла глаза: «Хватит», —
Она ехала, окруженная со всех сторон молчанием. Ни один брат не сказал ей ни слова, с тех пор как она вошла в круг охранников. Ни один из них не прикоснулся к ней, не дал ей ни еды, ни питья. Она была хуже предателя. Для нее и слова не нашлось, чтобы определить, кто же она такая.
На Лорика она ни разу не взглянула. Она не хотела знать, смотрел ли он на нее. Но она шестым чувством ощущала его присутствие. Когда она просыпалась, то находила рядом с собой еду и фляжку с водой. Его присутствие было ей тяжело. Когда она ехала верхом, он по большей части оказывался сзади нее. Когда ложилась спать, он расстилал свое одеяло на расстоянии вытянутой руки.
Он заставлял ее забыть, что она мертва. А это казалось ей еще более жестоким, чем откровенная вражда братьев.
Ехали они медленно, чтобы не потревожить раненых. Без соколов людей больше не было. Те, что были, умерли или бежали. И все же, как ни медленно они продвигались, Соколиное Гнездо неумолимо становилось все ближе.
Настало солнечное утро, прогнавшее дождь. Всадники выехали с освещенной территории и вошли в расщелину, похожую на рваную ножевую рану, нанесенную земле. В самую глубину ее никогда не заглядывало солнце, а небо выглядело как черное лезвие с одинокой звездой.
Они подъехали к стене, высокой, как небо, и повели своих лошадей, по одной, в потайные ворота. Опытные братья прикрыли накидками глаза. Джованна не последовала их примеру. Неожиданное солнечное пламя кинуло ее на землю.
Руки подняли ее и усадили в седло. Медленно, постепенно слепота ее прошла. Лорик садился на лошадь последним. В ее сторону он не смотрел. Она проехала мимо него в Соколиную долину, и там, на горных склонах, их ждало Соколиное Гнездо. Она вздрогнула. Но потом вскинула подбородок и выпрямилась. Когда братья прибавили скорость, она ехала в первых рядах. Глаза ее были устремлены на серую мрачную крепость.
Джованна лежала в крошечной комнате, без чувств, без мыслей. Она не была заключенной, с точки зрения чужестранца. Комната эта принадлежала старшему брату, капитану. Его ранг позволял ему не жить в казарме. В комнате стоял соломенный тюфяк на раме из бечевок и кожи — настоящая роскошь, по сравнению с простой каменной полкой воина. Шерстяное одеяло, выношенное до мягкости; шесток, на котором Северный Ветер видела соколиные сны. Дверь не закрывалась и не охранялась.
Да в охране и не было нужды. По сути, все Соколиное Гнездо ее охраняло.
Ее дважды накормили. Или, пожалуй, трижды. Она не считала. Она ела только для того, чтобы Северный Ветер не отказалась от приема пищи. Она вымылась. Была чистой. Походную одежду убрали. Другой не принесли. В душе
Дверь открылась. Она не слышала, как пришли братья. Она бы их и не увидела, если бы ее лицо не было повернуто в ту сторону.
Этих двоих она не слишком хорошо знала: они давали клятву другому командиру. Один, постарше, с лицом, сильно обезображенным шрамами, молча поднял се и одел, как одевают ребенка или идиота. Другой искоса на нее взглядывал. Он казался совсем молоденьким. Возможно, до сих пор он не видел обнаженной женщины.
Это он обратил внимание на то, о чем ей не хотелось говорить.
— Аларн. Женщина. Она поранилась. «Женщина». Как будто они не называли ее раньше Джованом, Избранником белой королевы.
Шрамы Аларна дернулись. Она не думала, что это улыбка. Он посмотрел на руку товарища. Выбранился.
— Аларн… — повторил мальчик.
— Бинты, — рявкнул он, — принеси.
Мальчик исчез. Джованна стала тихонько беспомощно смеяться, хотя ей этого вовсе не хотелось.
Аларн не прикоснулся к ней. Внутри у нее все сжалось. Смех ее затих; она смотрела на него с первыми проблесками симпатии.
Мальчик вернулся. В памяти всплыло его имя.
— Ривал, — сказала она, принимая от него бинты, — тебе нечего бояться. Это всего лишь месячные.
Он сжался и повернулся к ней спиной. Кроме бинтов, он принес тазик с водой, чуть теплее ледяной. Она поблагодарила его повернутую к ней спину, вымылась и оделась. Они ей принесли форму сокольничьего. Потому что у них не было другой одежды? Или потому, что пока ее не осудили, она оставалась братом?
Она помедлила, стараясь справиться с охватившим се потрясением. Она пробуждалась. Начинала думать, чувствовать. Но лучше бы этого не было, потому что это означало сознание, память и боль.
В мозгах наступила ясность. А вместе с прояснением пришла ее Сила. В прошлый раз она растратила се полностью, а теперь она вернулась к ней еще в большем объеме.
— Черт бы тебя побрал! — разгневалась она. — Я хотела умереть.
Братья воззрились. Она не была животным, ведь животное можно понять. Печально покачала головой.
— Бедные мужчинки. Я вас что, совсем сбила с толку? Обнаженный меч Аларна был его ответом.
— На выход, — скомандовал куда-то в окружавшее ее пространство.
Северный Ветер уселась на ее кулак. Вдвоем они вывели братьев и покинули место заточения.
Братья-сокольничьи расселись по периметру большого зала. Там были все: рядовые и капитаны со своими соколами и даже учащиеся, теснившиеся вдоль стены и старавшиеся держаться как можно тише, чтобы их не выгнали. Зрелище обещало стать наглядным уроком — доказательством женского вероломства.
Преодолевая страх и женское недомогание, она делала все, чтобы заглушить позывы к рвоте и не упасть на каменный пол. Гордость да Северный Ветер, неподвижно восседавшая на кулаке, заставляли ее держаться прямо, и со стороны казалось, что она, полная достоинства, идет к центру зала, месту суда. Там, на полу, перед креслом Командующего, лежал камень. Кроме нарушителей закона Сокола, на него не ступала ничья нога.