Четыре солнца
Шрифт:
Выше было сказано о четырёх солнцах. Числительное, когда оно относилось к словам среднего рода (значит, и к солнцам), звучало непривычно для нас: четыри. В переводе такое не передашь. А из дальнейшего станет ясно, что в поэме важен каждый звук.
Язык вообще звучал не так, как нынешний. Ударения были не только силовые, или выдыхательные, как у нас, а ещё и музыкальные, то есть ударные слоги обозначались не напряжением, а высотой голоса. Чтобы получить представление об этом, можно по-разному произнести «ага»: если второе а окажется
Существовали долгие и краткие звуки. Последние оставили на память о себе твёрдый и мягкий знаки. Ъ первоначально читался как краткое о. Ь — как краткое е. Иногда они прояснялись в долгие, которые потом в этих местах и сохранились, а в других ъ и ь исчезли. Поэтому мы говорим «замок», но «замка», и «замочек», но «замочка» — е и о то появляются, то исчезают.
В эпоху, когда создавалось «Слово о полку Игореве», музыкальное ударение и разница в длительности гласных уже были в прошлом. Но их следы оставались, и настолько значительные, что твёрдый знак на концах слов, в котором отпала необходимость, уцелел до 1918 года. Ясно, как трудно сейчас воспроизвести древнерусское произношение.
Вслед за сказанным о звуках естественно вспомнить о красках. Почему в радуге мы насчитываем именно семь цветов? Голубой и фиолетовый можно было бы принять за оттенки синего. Оранжевый легко поделить между красным и жёлтым. Да и зелёный, который кажется резко отличающимся от жёлтого и голубого, получается при их смешении. Древние греки не различали зелёного и синего, у Гомера цвета травы и неба обозначены одним и тем же словом.
Наш спектр придуман Ньютоном. Он мог, разложив стеклянной призмой солнечный свет, решить, что основных красок, допустим, четыре: красная, жёлтая, зелёная, синяя. Но не стал брать число с потолка, принял подсказку музыкальной октавы, в которой семь нот. Впоследствии, при зарождении цветомузыки, стали раздаваться голоса о мистическом совпадении: семь нот и семь цветов. А никакой мистики нет. Особое же отношение к этому числу пошло с незапамятных времён, вспомним семь чудес света, семь слоников на комоде, семь пядей во лбу, семь дней недели и прочее.
Русичи выделяли три главных цвета: червеный (красный и оранжевый), зелёный (жёлтый, зелёный, голубой), синий (с фиолетовым). Кстати, когда телевидение стало цветным, ему хватило именно этих красок, остальные получаются от их смешения.
В древнерусской живописи нас удивляют пропорции изображений. К примеру, дальние от зрителя ножки стола оказываются длиннее ближних — иногда чуть ли не вдвое. Стол не сужается, а расширяется в глубину картины. Мы-то приучены к линейной перспективе: всё, что находится дальше, кажется меньше.
Долгое время давалось такое объяснение: иконописцы имели дело с возвышенным, несуществующим миром, в нём должны быть свои законы. Но потом выяснилось, что человек видит мир именно таким, какой рисовали в древности. Лучи
Только удалённые предметы разглядываются по Евклиду, на малых же расстояниях наше зрительное восприятие согласуется с геометрией Лобачевского. А ведь пейзажей в Древней Руси не рисовали, изображали святых крупным планом. Парадоксальна, не правда ли, икона «Козьма, Дамиан и Иаков, брат божий», написанная по Лобачевскому?
То же самое было в живописи других стран. Но в эпоху Возрождения, когда науки после долгого застоя вновь двинулись вперёд, художники решили не отставать от времени, тем более что многие из них сами были учёными. Геометрия пришла в искусство и предписала рисовать «по науке», то есть ввела линейную перспективу. Впоследствии фотография, кино, телевидение намертво закрепили этот навык: фотокамера неспособна подправить снимок в соответствии с истиной. С точки зрения предков, наши кино- и телеэкраны — кривые зеркала, и лишь долголетняя практика позволяет приводить изображаемое на них к норме.
Итак, автор «Слова о полку Игореве» говорил на языке, нам не очень понятном. Он слышал иные звуки, видел иные цвета, иные формы. Можно рассказать ещё о древних обычаях и обрядах, об одежде и ремёслах, о верованиях и научных представлениях, об отсутствовавших в ту пору на Руси, а ныне самых обыденных вещах; не только об автомобилях, электролампах или, скажем, биноклях, — назовём хотя бы картошку, подсолнух, помидоры, табак. Земля была довольно безлюдна: в среднем на пространстве, которое тогда занимал один человек, теперь живут двадцать.
Упомянутая выше «Аэлита» А. Толстого хоть и выглядит посторонней в книге о поэме XII века, взята здесь не случайно. Мы привыкли читать о летающих тарелках, инопланетянах, тайнах космоса. Изучение «Слова» ведёт в столь же фантастический мир. Причём у этого мира есть преимущество: он существовал на самом деле, на той же земле, где живём мы. И если нам действительно предстоит встреча с пришельцами, не исключено, что понять их легче всего будет историку, потому что для него необыкновенные миры привычны.
Киевская Русь
Летопись сообщает, что с 852 года «нача ся прозывати Руская земля». Это было могущественное государство, простиравшееся от Белого моря до Чёрного, от Карпат до Волги.
На юге, занимая территорию нынешней Греции и Малую Азию, располагалась империя, которую тогда называли Римской, а историки нарекли Византийской — по её столице (наши предки тоже, хоть и подчинялись Киеву, не подозревали, что живут в Киевской Руси). Правда, город Византий уже в те времена был переименован в Константинополь. Русичи знали его как Царьград. Впоследствии его завоевали турки, теперь это Стамбул.