Четыре вечера на мертвом корабле
Шрифт:
— Ваненок, пойдем!
И уходил с братом по следам зверя, выслеживал, караулил и убивал без промаха из кремневого ружья.
Ваненок шел назад к стоянке. Лыжи поднимали вихорьки сухого снега за его спиной. Сын Гостя оставался сторожить убитого. Огромная туша лося стыла на снегу. Сын Гостя вырезал из ляжки жирный кусок и ел.
На стоянке с приходом Ваненка поднимался шум и движение. На нарты укладывалось все имущество и стены урасы. Ваненок впрягал оленей, собаки гнали стадо, и всё вместе— люди, собаки, олени, нарты, — взметая за собой снежную
Здесь, возле самой добычи, разгребали снег, добираясь до земли, ставили шесты, завешивали шкурами, заваливали сне* гом, вставляли кусок льда вместо окна, зажигали огонь в очаге, ели мясо, пили чай, ждали новой охоты и уходили вперед.
Так Сын Гостя двигался вторую зиму, так шли за ним отец, мать, брат и сестра. Он приносил им пищу, и они звали его господином, не спрашивая, куда ведет оп их.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ВЕТЕР ПРИБЛИЖАЕТ ВЕСНУ
Ночью Сын Гостя слышал шум, голоса и движение. Он улыбнулся им, как сну, и не открыл глаз.
Ветер вымел очаг дочиста. Вода в чайнике давно уже «тала куском льда, когда Сын Гостя проснулся. Он протянул руки над головой и не нашёл выхода. Он вскочил на колени, ища пролаз.
Отверстие было завязано снаружи. Сын Гостя толкнул отца, ощупал костлявую спину матери, нашел голову Ваненка, но пальцы руки его нигде не почувствовали гладкой кожи сестры. Налившись огненной злобой, он крикнул, становясь на грудь застонавшего отца:
— Мая, слуга йоров! Не ты ли завязала нас тут?
Никто не ответил. Оленья шкура крепка, а ножи оставались снаружи на поясах одежд. Сын Гостя давил коленями грудь отца, рвал мешок и стонал от бессилия.
— Грызи зубами, — сказал отец, — здесь были томузы! Они украли Маю, как крадут волки задремавшего оленя!
Сын Гостя вложил складку меха в рот и стал грызть. Тугая кожа скрипела под острыми зубами. Уставши, он упал на голову матери и тогда над собой в прогрызенной коже увидел звездочку дневного света.
— Грызи, — заревел отец, — выгрызи дыру, чтобы высунуть руку, которой ты сдавишь горло томузу!
Сын Гостя грыз с остервенением. Знакомый вкус теплой крови остановил его. Он ощупал пальцами зубы и пошатал тот, который причинял боль.
Отец крикнул хрипло:
— Грызи, ленивая собака! Ветер заносит следы, и ты не найдешь следов вора! Торопись. Легче найти камень в Лене, чем человека в тайге. Грызи, потому что моими зубами не перегрызть и горла томузу, укравшему Маю!
Сын Гостя, не слушая, выгрыз в мешке дыру, Дневной сеет сделал ее похожею на маленькое солнце. Оно светило в темную пещеру, забитую съежившимися людьми. Сын Гостя просунул пальцы в белое солнце и надорвал кожу. Пальцы его опустились от боли. Отец толкнул его злобно:
— Время идет! Рви! Ты не найдешь их следов!
— Зачем мне следы их? Мая не кричала, когда ее брали,
— Ступай! — крикнул отец, — ступай! Олени и ветер не ждут! Ты догонишь их!
Сын Гостя вышел в отверстие, не обращая внимания на отца. На голые плечи его осыпался со шкур мешка снег. Он выпростался из них и прыгнул к выходу, не одеваясь. У выхода лежала гора шкур, запорошенная снегом. Вход был открыт, ветер нес в урасу снежную пыль. Сын Гостя поднял голыми руками груду мехов и с восторгом перебросил их. Шкуры лисиц упали, под ними мелькнули меха голубых песцов и соболей.
— Выкуп! — он усмехнулся, любуясь мехами. — Мая, ты не даром ела мое мясо, но я не люблю обычаев старых, якутов!
Отец вылез из мешка, дрожа от холода и гнева. Он оделся с проворством собаки, встряхивающейся после сна, и бросил сыну одежду. Тот оделся и лег на разбросанные шкуры, греясь в тепле пушистого меха.
Отец снял с пояса нож, задыхаясь от злобы. Истекая слюной и проклятиями, он катался по полу и изрезал в клочья две шкуры голубого песца, прежде чем его можно было остановить.
Сын Гостя вырвал у него нож. Тогда отец, завернувшись в куклявку, выполз из урасы с хриплым воем, созвавшим из-под оленей насторожившихся собак. Он вернулся скоро. Сын Гостя посмотрел на него с усмешкой, и он ответил глухо, как затихающий от бессилья ветер в тайге:
— Ветер несет тучи снега, следы исчезли. Йоры помогают им. Они взяли лучших оленей из твоих и выпрягли своих, загнанных до смерти. Один из них дохнет, как я. Возьми нож и прирежь!
Он, забываясь, сжал голову больной рукой и завыл от боли и тоски. Сын Гостя взял нож и вышел, не глядя на отца.
Мать вылезла из мешка и крикнула назад:
— Ваненок, иди сюда! Андрей режет загнанного оленя, и мы будем сегодня есть!
Голое темнокожее тело высунулось вслед за матерью. Они встряхнулись, оделись, протерли снегом глаза и сели, глядя на выход. Сын Гостя вернулся с ободранной шкурой оленя. Он бросил шкуру в угол и втащил в урасу за собой дымящуюся груду розового мяса. Никто не прикоснулся к нему, пока Сын Гостя не вырезал лучшего куска и не съел его до остатка.
Он ел медленно. Мать и Ваненок, даже отец, переставший выть и стонать, смотрели на его губы, сочившие оленью кровь.
Сын Гостя подал нож отцу. Тот вырезал свой кусок, и остальные смотрели на его губы, на его челюсти, двигающиеся мерно и неторопливо.
Тепло наливалось в грудь Сына Гостя. Он перебирал шкуры, любуясь ими. Отец подполз к его ногам, хрипя:
— Изрежь шкуры в клочья, потому что мы не возьмем выкупа от томуза! Возьми нож и ищи оскорбителя и не приходи раньше, чем ты изрежешь в клочья, как шкуры, его грудь.
Сын Гостя оглянулся на отца и, отняв у него нож, отдал его матери: