Четыре желания
Шрифт:
— Раздобыть?
— Да. Раздобыть.
Риссол О'Махони гонял по окрестностям на своей «хонде-голдуинг». Он никуда не спешил. Просто хотелось, чтобы окрестные парни полопались от зависти, глядя на его черный как ночь мотоцикл. Он мог себе это позволить: ведь он был самым крутым парнем в городе. Никто, кроме него, не решился бы оставить перед домом мотоцикл ценой в пять тысяч фунтов. А он спокойно мог — кто бы рискнул его хоть пальцем тронуть? Никто, кому жизнь дорога, — это уж точно. Даже птицы боялись
Моросил дождь. Ожидается гроза — так сказал чувак, который читает прогноз погоды по телику. Поэтому Риссол решил отправиться домой и поставить мотоцикл под навес. Осторожность не повредит. Особенно с этими нынешними кислотными дождями.
Он газанул чуть-чуть сильнее, чем нужно, положив «хонду» в крутой вираж И тут увидел Франко Келли, который стоял прямо у него на пути. В домашнем халате и тапочках! Волосы его слиплись от дождя, а намокшая куртка туго обтягивала большое брюхо.
Риссол переключился на нейтральную передачу и подкатил к соседу.
— Салют, Франко... — начал было он, но тут же осекся.
Перед ним, несомненно, стоял Франко, но казалось, что он постарел за ночь лет на тридцать.
— Срочно завязывай пить и начинай заниматься спортом, — посоветовал Риссол. — А то выглядишь, как тень твоего отца.
Риссол усмехнулся. Тень твоего отца. Жестко и остроумно. Отлично сказано.
Франко не оценил юмора.
— Слазь с мотоцикла! — рявкнул он.
Слюна и дождевая вода струились по его подбородку. Слюна могла бы навести Риссола на мысль, что дело неладно, но он был слишком занят демонстрацией собственной крутизны.
— Что ты сказал, Франко?
И тут существо, внешне похожее на его соседа, прорычало — да-да, именно прорычало:
— Я не Франко и я сказал, чтобы ты слазил с мотоцикла!
Риссол вздохнул. Он предоставил человеку шанс. Был с ним вежлив и обходителен. А тот сам нарывается на драку.
— Послушай, Келли... — начал он, надавив ногой на подставку мотоцикла. Но больше ему не удалось произнести ни слова, если не считать «Ааааааааааа!», но ведь это восклицание трудно назвать словом.
А закричал он «Ааааааааааа!», потому что Франко вцепился ему зубами в запястье. Ухватившись за складку кожи, он трепал ее в пасти, пока не оторвал здоровый клок.
Риссол упал на гудрон, скрипя зубами от боли. Он участвовал в сотнях пьяных драк, но такое с ним случилось впервые. Его противник вел себя как зверь. Как животное.
— Остынь, Франко, — растерянно пробормотал он, прижав к груди укушенную руку. — В чем проблема?
Отрыжка присел на корточки рядом с Риссолом. Он чуял страх противника. И это ему нравилось.
— Никакой проблемы, — буркнул он. — Мне просто нужен твой мотоцикл.
Риссол открыл рот, чтобы возразить, но тут заметил струйку крови в уголке рта Франко.
— Ладно. Возьми его. Возьми.
Отрыжка кивнул, весьма довольный тем, что навел на противника такой ужас.
— И вот еще что, — сказал он, выплюнув на землю откушенный кусок кожи.
— Да. Бери все. Что тебе нужно? Бери все, что хочешь.
Отрыжка прикоснулся к рукаву кожаной мотоциклетной куртки Риссола.
— Скидывай шмотки. Все.
Флита, туннельного трубочиста, вызвали на ковер к начальству. В настоящий момент он испытывал ужасную неловкость, сидя перед такой важной шишкой, как святой Петр, в одной черной от копоти поношенной набедренной повязке, и глупо улыбался.
— Итак, — протянул Петр, вызывая файл с данными Флита на свой монитор. — Скажи мне, что ты исправился.
Флит с энтузиазмом закивал головой:
— Флит исправляться. Сильно исправляться. Совсем другой Флит теперь.
Петр вздохнул:
— Что-то не верится, Флит. Постарайся убедить меня.
Многие поговаривали у Петра за спиной, что тот слишком часто смотрел по своему монитору ток-шоу из мира смертных и начал постепенно усваивать замашки социолога-любителя.
— Флит работать, не спать. Сутки напролет. Работать, работать, работать. Никогда не лизать душевные угольки, как другие. Как Кранк.
— Понятно. Но раскаялся ли ты в своих преступлениях? Жалеешь ли ты о содеянном, Флит?
У Флита из уголка глаза скатилась аквамариновая слеза.
— О да. Раскаяться совсем. Плакать все время. Когда не работать, работать, работать. Бедные, бедные люди. Как мог Флит брать их деньги? Плохой Флит, плохой!
И чтобы продемонстрировать раскаяние, Флит шлепнул себя по руке — впрочем, не очень сильно.
— Гм, — промычал Петр с сомнением. — Ты, конечно, вроде бы наполнил все двести корзин. Но прежде чем я дарую тебе вечное блаженство, я хотел бы спросить тебя кое о чем.
Он наклонился к Флиту так, что чуть не коснулся кончика его носа своим.
— И помни: если ты мне солжешь, то тебе придется начать все сначала.
Кадык трубочиста задергался от волнения:
— Флит помнить. Лгать плохо.
Петр откинулся на спинку стула:
— Отлично. Итак, если бы ты явился к вратам и заметил, что их никто не сторожит, прокрался бы ты внутрь?
Флит сплел свои костлявые пальцы. Лгать было бесполезно. Петр учуял бы ложь сквозь поры его голубой кожи.
— Да! — вскричал он в отчаянии. — Флит прокрасться. Прокрасться внутрь. Тихо-тихо. Плохо, но правда.
Лицо святого Петра оставалось непроницаемым, как у игрока в покер.
— Гм, — промычал он, протягивая палец к кнопке с надписью «Лимб». — Не знаю, что и делать. Да, ты сказал правду, но это оказалась плохая правда. Если бы ты, например, кому-нибудь бескорыстно помог...
Флит напряг свою безмозглую голову. Помогал ли он кому-нибудь за время, прошедшее с момента последней беседы с Петром? Он был в туннеле, а в туннеле никто не задерживается так долго, чтобы ему можно было хоть чем-нибудь помочь. У Флита вдруг перехватило дыхание. Никто, кроме...