Четыре жизни академика Берга
Шрифт:
— Несомненно одно, — продолжает Берг, — если ученик каждую минуту видит, что у него что-то получается, что он побеждает трудности, его награда — ни с чем не сравнимое чувство интеллектуального удовлетворения. Ученик делает одно маленькое открытие за другим, и это не только учит его творчеству, не только подготавливает к большим открытиям, но радует, поднимает веру в себя, воспитывает чувство самостоятельности. Пусть у слабого ученика это будет более трудный, более медленный путь, чем у сильного. Возможно. Но… Опять-таки но… Может быть, иногда полезно снизить скорость ради чего-то большего? Может быть, педагогу стоит потратить лишний час на объяснение того, что можно рассказать за минуту? Зато ученик не только запомнит, не только поймет объясняемое, но это натолкнет его на понимание целой области неизвестных ему ранее понятий, приоткроет дверь в неведомый мир. Заставит подумать, помечтать, заронит творческую искру в его сознание.
ОБ УМСТВЕННОМ
Кто знает, как долго программированному обучению придется пробивать себе дорогу, но ясно, что уже сегодня оно делает большое дело. Оно сдвинуло с места гору, которая давно приросла к месту, — педагогическую мысль. Педагоги задумались, наконец, о том, с чего надо было начинать еще тысячи лет назад. Раньше думали только о материале, подлежащем усвоению. Создавая новый учебник, размышляли только о самом предмете изучения. Как его изложить — в хронологическом ли порядке, или логическом. А о том, как он ложится в голову ученика, не думали.
Не додумывались до этого. И ученики почему-то любили одни учебники, а других боялись. На одни лекции студенты ходили, на других не показывались.
Авторы учебников и большинство лекторов просто не ставили перед собой задачу облегчить работу мозга учащегося. Это тревожило лишь отдельных педагогов. Другие же писали учебники, спрашивая себя: а обо всем ли я упомянул, все ли там есть, даты, теоремы, законы? А о форме изложения заботились мало. Только теперь, когда возникла идея квантовать материал и проверять его усвоение при помощи обратной связи (между учеником и учителем или посредством самоконтроля), педагоги впервые задумались: а обеспечено ли усвоение, хорошо ли построен материал, легко ли и быстро он укладывается в голове ученика, правильные ли ассоциации вызывает? Впервые в истории педагогики появилась забота об оптимальности процесса обучения. Это произошло, конечно, по милости кибернетики, поставившей вопрос об управлении всевозможными процессами, в том числе и процессом обучения. Педагоги и психологи задумались над тем, что для литераторов, популяризирующих науку, является, как говорится, альфой и омегой. Трудность заключается не только в содержании, но и в форме. Как написать о сложнейших вопросах науки, скажем, о сегодняшней физике с ее головоломными проблемами, чтобы читатель прочел и понял? Тут рассчитывать на его предыдущие знания трудно, читателем может оказаться и академик (конечно, не физик) и рабочий. И каждый раз нужно поразмыслить о том, на какую интересную, понятную аналогию опереться, какой пример взять для иллюстрации. И все время ставишь себя на место своего заочного собеседника, стараешься представить ход его мыслей, направляешь их, тянешь ниточку логически последовательных выводов. Не нужно, чтобы он выучил и тем более зазубрил, важно, чтобы он почувствовал. И тут идешь на всякие хитрости. Читатель должен заинтересоваться. Он не просит скидок и не прощает высокомерия. Сказать, что электрон — это электрон, значит ничего не сказать. И читатель, увидев твое бессилие, отложит книгу.
Нужно, чтобы читатель сначала понял хотя бы в общих чертах, о чем идет речь, как-то почувствовал общие контуры предмета. Потом уже переходишь к частностям и здесь опять нащупываешь доступные аналогии, ассоциации, уже более тонкие, менее общие. И все время ищешь такой ход, чтобы читатель следовал за тобой, будишь его любопытство, задеваешь его интерес, возбуждаешь умственный аппетит. Стараешься, чтобы его увлекли научные тайны, как увлекают детективные тайны Шерлока Холмса.
Каждым своим словом автор ведет бой за внимание, интерес. Иначе он потеряет читателя. А задумываемся ли мы над тем, что заставляет зрителя добровольно и радостно забиваться в душные залы кинотеатров? Любознательность — удивительная сила, только сумей возбудить ее!
Педагоги в этом отношении всегда были в привилегированном положении — они избалованы тем, что ученик поневоле должен сидеть на уроке или лекции, иначе ему поставят двойку, оставят на второй год, не выдадут аттестата или диплома. Под такой угрозой примешь любую касторку. Учителю не приходится очень уж стараться заинтересовать ученика. А сколько сил и выдумки приходится положить, чтобы зритель с удовольствием и пользой просидел два часа в кино!
Сегодня сама жизнь заставляет ученых приобщиться к этой проблеме и думать о занимательности, доступности, ясности изложения. И надо сказать, что теперь, когда этим вопросом занялись не только рядовые педагоги, но университетские ученые, психологи, появляются замечательные книги, от которых трудно оторваться! Сейчас, например, физики увлекаются совершенно удивительными лекциями Фейнмана. Это один из ведущих американских физиков-теоретиков, нобелевский лауреат. Хорошо известны и его великолепные научно-популярные статьи. Лекции, предназначенные для студентов, поразили физиков – настолько они отличаются от всего созданного до сих пор. Фейнман широко использует самые, казалось бы, далекие от физики аналогии, смело идет на упрощения, которые в дальнейшем оказывают неоценимую услугу, — они помогают не только понять предмет, но и почувствовать его! Как тонко и виртуозно играет мыслью учащегося Фейнман, как умело, без нажима направляет ее, как захватывает, овладевает вниманием помимо воли читателя! И от его лекций трудно оторваться.
— Сейчас невозможно не думать о том, как писать учебники, как читать лекции, — погибнем, погибнем! Ни вузов не будет, ничего не будет. И если лектор плохо читает, его надо гнать, — резюмирует Берг, — пусть найдет работу полегче или же возьмется за ум и подготовит настоящий курс — глубокий, ясный и интересный. Нужно смелее вводить свободное посещение. Оно автоматически отсеет бездарных и заставит подтянуться ленивых.
В 1963 году в Кембридже состоялся съезд математиков, на котором обсуждалась возможность создать для обучения математике программу, охватывающую детей от детского сада до конца средней школы. Уровень знаний, предусмотренный этой программой, соответствует стандартной подготовке в лучшем из английских университетов. Мысль о создании такой программы появилась после предварительных опытов в школах и детских садах. А опыт этот дал потрясающие результаты — трехлетки учились читать и писать, первоклассники осваивали основы экономики и алгебры. Третьеклассники размышляли о теории относительности, пятиклассники овладевали законами высшей математики, а ученики старших классов свободно дискутировали проблемы теоретической физики в объеме университетского курса!
И все это в результате продуманного программированного обучения, когда учитывались индивидуальные особенности учеников, изучаемый материал излагался остро и интересно, когда программа наталкивала на путь самостоятельных открытий.
Этот опыт лишний раз доказывает, что ребенка можно научить всему, если учить его правильно, если педагог нашел путь, побуждающий ученика активно думать, если он нашел программу, которая приноровлена к интересам и возможностям ребенка.
Уже то, что ребенка отрывают от игр на свежем воздухе, от коньков, от лыж, беготни и запирают на полдня в душные классы — одно это может вызвать стойкое нежелание учиться. И чтобы скомпенсировать это, процесс учебы должен быть интереснее любой игры. Иначе обучение еще долго будет походить на пребывание в кабинете зубного врача. Ведь у ребенка еще не выработалось чувство осознанной необходимости. Впрочем, со взрослым, у которого такое чувство выработано и тренировано, тоже не очень легко справиться. Профессор Бин, глава факультета терапии университета штата Айова, патетически восклицает: «Ни один оратор, какова бы ни была его энергия, не имеет шансов победить сонливость слушателей!»
А Карл Дарроу, сравнивая труд актера и педагога, со вздохом признается:
— Актеру много легче, актер произносит слова, написанные для него специалистом по части умения держать аудиторию в руках. Он обладает какими-то способностями и опытом, иначе его не взяли бы в труппу. Кроме того, он не волен произносить отсебятины и поступать, как ему вздумается. Каждая фраза, интонация, жест, даже поворот на сцене указаны и много раз проверены опытным режиссером, который не скупится на указания, а при случае не постесняется и переделать классические строки, если они покажутся ему недостаточно выразительными.
Казалось бы, в таких благоприятных условиях драматург вполне может позволить себе написать пьесу, идущую два часа без перерыва, а режиссер — показать ее в сарае с деревянными скамейками вместо кресел. Но нет, люди опытные так не поступают! В спектакле предусмотрены антракты, и действие, длящееся больше часа, встречается редко (критика сразу отметит это как недостаток). Как правило, в театрах стоят удобные кресла, а зал хорошо вентилируется.
К тому же для восприятия современных спектаклей не нужно затрачивать особых интеллектуальных усилий.
Ну, а лектор? Он сам «придумал» текст своей «роли», а он ведь далеко не всегда обладает необходимыми для этого способностями, и уж наверняка его этому никто не учил. Не учили его и искусству красноречия, а режиссер не помогал ему на репетициях. Предмет, о котором он говорит, требует от аудитории заметного умственного напряжения. Для слушателей не создано особых (а часто вообще никаких) удобств — стулья неудобные, помещение обычно душное и тесное, а программа иногда тянется не один час без перерыва. Даже такие звезды английского театра и кино, как Лоуренс Оливье или Эллен Хейс, могли бы спасовать, если бы от них потребовали, чтобы они держали публику в напряженном внимании в таких условиях. А при столь неблагоприятных обстоятельствах сможет ли лектор тягаться с Лоуренсом Оливье? Легко догадаться, что не сможет, поэтому во время заседания Американского физического общества в коридорах, в буфете или просто на лужайке перед зданием можно насчитать гораздо больше членов общества, чем в зале. А видели ли вы когда-нибудь, чтобы люди, имеющие билет на «Турандот», околачивались вокруг здания Метрополитен-опера вместо того, чтобы сидеть на своем месте, когда поднимается занавес?