Четыре жизни академика Берга
Шрифт:
— Это так интересно, — как бы извиняясь перед самим собой, говорит он, — я в курсе всех достижений мировой науки и узнаю об этом из первых рук, переписываясь со многими учеными из разных стран. Мне это очень нужно для основной работы.
Поэтому я не в силах расстаться со сборником.
Он, в качестве одного из двух главных редакторов, участвовал в составлении энциклопедии «Автоматизация производства и промышленная электроника». Редактирует сборник «Кибернетика, мышление, жизнь», написал книги «Кибернетика и надежность», «Кибернетика — наука об оптимальном управлении».
С Кольманом редактировал книгу «О возможном
Когда из-за чрезмерной нагрузки сердце вспоминает об инфаркте и Берг заболевает, друзья уговаривают его бросить работу и переселиться за город — пора писать мемуары. В конце концов может он позволить себе на старости лет пожить спокойно?
Куда там! В его лексиконе и намека нет на слова «покой» и «пенсия».
АНТР НУ
Берг добился в жизни того, о чем даже не мечтал, и дал науке столько, сколько не всегда дают несколько человек, вместе взятых. Кибернетика шагает с гордо поднятой головой, ее уже не остановить. И в личной жизни наконец-то покой, счастье, уют, все это напоминает атмосферу детских лет в Оренбурге, когда мир и согласие, дружба и взаимопонимание семьи Бергов формировали характер и склонности маленького Акселя и создавали для него идеал семьи. Что-то очень похожее царит сейчас в доме Берга, какие-то моменты перекликаются с лучшими моментами жизни, с тем, о чем ему мечталось на протяжении трех четвертей века.
У Берга особая тяга к контакту со школьниками. Едет ли он в командировку, отдыхает ли в санатории или на даче, он обязательно заходит в школы, связывается с учителями, расспрашивает об учебных делах, беседует с ребятами и рассказывает им о достижениях радиоэлектроники, кибернетики, о прогрессе науки и техники. Он с острым любопытством присматривается к складу ума юных, к их задаткам, потребностям. Иногда эти контакты мимолетны, и Берг больше не возвращается в эти школы, иногда встреча перерастает в дружбу.
Иногда посещения школ кончаются звонком в Министерство просвещения или Академию педагогических наук — Берг хлопочет об оборудовании для физических и химических кабинетов, сообщает о нехватке учебников, просит выделить больше тетрадей или учебных пособии.
Во время посещений школ он непременно интересуется, как поставлено в школах музыкальное образование. Он помнит, какое наслаждение в молодости приносила ему игра на скрипке, и считает, что тягу к музыке надо у ребят всячески поощрять — занятия музыкой выравнивают характер, воспитывают терпение и трудолюбие и, конечно, повышают культуру человека. Годы не погасили страсть Берга к музыке. Хоть сам он давно не играет — с тех пор, как на подводной лодке в 1921 году ему оторвало фалангу пальца, — музыка по-прежнему влечет его. В какие бы города ни забрасывали его научные командировки, а ездит он непрестанно, обязательно пойдет в концерт. В его пристрастии к музыке тех композиторов, которых он любил в детстве и юности, полностью сказывается принцип единства противоположностей. Насколько он чувствует и тотчас подхватывает все новое в науке, так старомоден он в сфере искусства. Умиротворение, самозабвение по-прежнему приносят Чайковский, Бетховен, Шуберт, Шопен. Символизм, аллегоричность он не принимает. Люди должны быть искренни. И внимательны друг к другу, к своему делу, — считает академик.
Он просто не представляет, что можно кривить душой, обмануть, что люди могут быть нечестны, и каждый раз, когда с этим сталкивается (а сталкивается он с этим довольно-таки часто), бывает удивлен до предела. В 75 лет непорядочность людей его искренне изумляет! Уверенность в честности вошла в него с детства — и так и осталась, не деформированная временем. И надо сказать, что это ему не приносит пользы. Он не допускает, не предполагает коварства. Войти к нему в доверие ничего не стоит. Это результат какого-то редкого сочетания детскости и порядочности. И как часто он сам сожалеет о своей близорукости…
…Воскресенье. Утро. Это утро не отличается от большинства других. Только война и болезнь мешали ему отдавать утренние часы наиболее срочным и ответственным задачам.
И в этот день, пока домашние спали, а телефон молчал, Берг успел (три часа — очень большое время, если использовать его рационально) закончить рукопись брошюры о надежности и составить тезисы доклада о задачах в области автоматизации сбора и обработки научной информации. Еще полчаса, пока квартира оживает, хлопают двери и звенит посуда, посвящены систематизации бумаг и книг. Всю корреспонденцию и рукописи он с завидной аккуратностью, распределяет по папкам, так что они всегда под рукой, хотя папки и громоздятся угрожающими штабелями.
Книги он безжалостно сортирует на три категории. Лишь немногие попадают в шкафы его кабинетов дома или в Совете. Книжный поток слишком велик. Большинство после беглого просмотра он передает в библиотеку. Пусть они там послужат людям. Книги слишком ценный капитал, чтобы мертвым грузом лежать в шкафах. Они, как деньги, приносят пользу только в процессе обращения. Ведь и деньги, лежа в сейфах, не дают прибыли, а отсутствие прибыли — это, по существу, убыток. Дома или в служебном кабинете Берг держит только те книги, которые могут потребоваться неоднократно. Те, поиск которых в библиотеке приводит к недопустимой потере времени, только мешает работе, нарушая ее ритм…
Я свято чту Лактанца,
пусть он и отрицал
шарообразность Земли,
и святого Августина, который
признавал шарообразность Земли,
но отрицал существование антиподов.
Я уважаю и современное
официальное мнение, которое
допускает, что Земля весьма мала
по сравнению со Вселенной, но отрицает
ее движение. Однако самое
святое для меня — правда.
И. Кеплер
Глава 1
КАК СТАТЬ ЭЙНШТЕЙНОМ!
НЕ ПОПРОБОВАТЬ ЛИ ГНИЛЫХ ЯБЛОК?
Я приоткрыла дверь и, стараясь не привлекать к себе внимания, тихонько присела на свободный стул. В небольшой комнате за Т-образным столом сидело человек двадцать. Впрочем, я не успела ни сосчитать присутствующих, ни разглядеть их лиц. Первое, что я услышала, заставило меня вздрогнуть.
— Нет науки психологии, нет науки педагогики, — патетически говорил седой худощавый человек с веселыми глазами.
В какой век я попала?! Ведь психология и педагогика — науки древние… Возможно, я вошла не в ту дверь? Нет, я отчетливо помню укрепленную на ней табличку: «Научный совет по кибернетике при президиуме Академии наук СССР». Именно сюда я шла.