Четыре жизни академика Берга
Шрифт:
В его сознании не укладывались абстрактные построения, которыми так увлекались молодые.
Но Бору и его последователям неопределенность поведения частиц не казалась ни недопустимой, ни странной. Они видели в этом признак принципиально иной сущности микромира, совершенно новой сферы познания. Точка зрения, которую «боровцы» впоследствии закрепили на Брюссельском конгрессе, торжествует по сей день.
В этом котле и варились два физика молодого поколения: де Бройль и Тамм. Они много ломали головы над новой теорией, которая могла бы разрешить сомнения старой. Их пути в физике очень интересны, но они различны. Вскормленные на одной и той же научной пище, они сегодня придерживаются противоположных мнений. Их мозг из одних и тех же предпосылок делает диаметрально противоположные выводы.
Де
— Кто смог бы, — говорит он с надеждой, — с абсолютной уверенностью утверждать, что квантовая физика не возвратится в один прекрасный день, после ряда блужданий, к представлениям объективности, поборником которых до самой смерти оставался Лоренц.
Но Тамм убежден в противном.
— Есть все основания думать, что одновременное точное определение всех трех координат положения частицы принципиально невозможно.
И подчеркивает:
— Целый ряд обстоятельств приводит к убеждению (разделяемому всеми или большинством, в частности и мною), что в физике элементарных частиц необходимо углубление принципа неопределенности.
Даже «необходимо углубление»! И добавляет:
— Сейчас еще неизвестно, в каком направлении пойдет развитие физики элементарных частиц: у каждого работающего в этой области есть излюбленная дорожка. Может оказаться, это бывает в истории науки, что направления, которые кажутся сейчас различными, синтезируются в единую общую картину.
«Единую…» — повторяет про себя Берг и отчетливо сознает: именно в этом сказывается смысл и сила человеческих индивидуальностей, оригинальных разумов. Продвигаясь в разных направлениях, они способствуют выработке единой картины мира. Опровергая, обогащая, дополняя друг друга, они открывают человечеству мир во всем его разнообразии и сложности.
Но как воспитывается человеческая индивидуальность? Этот вопрос настойчиво пульсирует в голове Берга, требуя ответа. Как возникают мощные интеллекты? Можно сказать — их воспитывает школа, они появляются благодаря современной системе образования. Но можно сказать и иначе — не благодаря, а вопреки. Ведь вся современная система образования рассчитана на среднего индивидуума. Считается, что одаренный школьник или студент сам найдет, чем занять себя, как удовлетворить свою любознательность. Отстающему помогут дополнительные занятия и товарищи. В расчет берется средний ученик, то есть несомненное большинство. Да и каким иным может быть подход педагога, перед которым сидят 30–40 учеников?
Но и средний ученик не оправдывает возложенных на него надежд, и он усваивает не все, что отведено ему по программе. Сегодня на уроке он мечтал, вчерашний день пропустил по болезни, завтра у него будет шаловливое настроение, и он захочет мастерить и запускать бумажные ракеты. И вот какие-то куски материала прошли мимо его сознания, образовались невосполнимые пробелы. Мозг не смог логически связать материал, и ни один педагог в мире не сумеет объяснить: когда и что потерял, где и что приобрел его ученик…
Что ж, сила обстоятельств толкает нас к старой системе персональных гувернеров? — может возникнуть вопрос. Несомненно, они как нельзя лучше знали своих учеников, из года в год наблюдали их развитие, знали все их особенности, привычки, слабости. Но где взять столько гувернеров и чему может сегодня научить такой педагог, «мастер на все руки»? Да и где найти педагога, сведущего во всех науках с одинаковой глубиной? Это невозможно!
Значит, противоречие? Для всестороннего развития человеческой личности нужен индивидуальный подход. И в то же время при современной системе образования осуществить это нельзя ни технически, ни принципиально. Где же выход? Где взять, педагогов с неисчерпаемыми знаниями, бездонной памятью, с умением заниматься сразу с большой массой учеников и в то же время с каждым в отдельности, ни на секунду не теряя контроля над развитием мысли ученика, программируя ее течение (поэтому-то и возник термин «программированное обучение»).
Для кибернетика ответ очевиден — таким педагогом в XX веке может быть только кибернетическая машина.
МЕЧТЫ… МЕЧТЫ…
Представьте себе, что человека обучает не педагог, а кибернетическая машина. Конечно, никакая, даже самая умная машина не привьет своему ученику удивительные дары природы: интуицию, воображение. Но она отдает в его распоряжение всю свою эрудицию: распоряжайся, властвуй!
И распоряжаться есть чем. Уже сегодня машина обладает бесценным даром, недоступным человеческому мозгу, — огромной памятью, а будет обладать еще большей, вмещающей все знания, накопленные человечеством за века. Все эти сведения можно разбить на ряд программ: от простых — для учеников, до самых глубоких — для ученых. Сначала она предлагает своему ученику ряд вопросов для выявления уровня его подготовки, усидчивости, она «присматривается» к складу ума своего партнера. Это начальный тест, на основании которого машина будет выбирать программу обучения для данного, конкретного ученика. А затем, проанализировав уровень его знаний, характер его склонностей, она выбирает подходящую программу обучения.
По мере общения ученик задает машине более сложные вопросы. Она переводит его на все более сложные программы обучения. Ученик углубляет свои знания. Чем больше его жадность к новому, тем щедрее машина! Она насыщает сведениями весь объем его любознательности, гибко следит за контурами его интеллекта, развивает его активность и инициативу.
Сейчас речь шла об одном ученике. Но относится это почти к любому количеству — все зависит от совершенства машины. Преимущество кибернетического педагога в том, что он может вести одновременно несколько диалогов, со многими учениками. Чем больше объем памяти машины, тем больше желающих она может обслужить. И дело не только в объеме памяти, но и в многочисленных равноправных устройствах «входов» и «выходов»: микрофонах, в которые ученик будет диктовать свои вопросы (а могут быть не микрофоны, но клавиши или другие устройства, переводящие язык человека на язык машины), экранах, на которых он прочтет ответы машины (а могут быть и не экраны, но телеграфные ленты или иные устройства, переводящие ответ машины с ее языка на человеческий). Чем совершеннее обучающая машина, тем больше независимых каналов общения она будет иметь, тем больше учеников сможет обслужить одновременно (игра идет за счет разницы в быстроте работы человеческого мозга и машины).
Обучающая машина может оказаться незаменимым помощником не только при первых шагах обучения, но и при повышении квалификации. Она сможет помочь ученому на пути к открытию.
Современная наука так сложна, она пустила такие глубокие и далекие друг от друга корни, что не всякий ученый знает, что делает его коллега. А вкусы и склонности у них, как и у всех людей, различны, и каждый, как мы знаем, идет своим путем. Одни пытаются понять тайну микромира, изучая теорию электромагнитного поля, пронизывающего Вселенную. Они заведомо мирятся с тем, что сила этой теории в ее строгой, математической логике, а слабость — в трудности обработки данных эксперимента. Приверженцы этой теории горды тем, что она логически наиболее совершенна и интеллектуально привлекательна. Зато приверженцы другого метода современной физики — теории матриц — щеголяют своей тесной связью с экспериментом. Не всегда их расчеты безупречны с точки зрения чистой математики, зато тесно увязаны с данными эксперимента. И они более практичны: по данным одного эксперимента могут с наибольшей вероятностью предсказать результаты следующего. Они позволяют себе роскошь строить теорию явления, все время сверяя ее с опытом, действуя методом проб и ошибок, ошибок и проб, хотя многое отдали бы за то, чтобы и проб и ошибок было поменьше.
Есть и еще более действенные методы исследования микромира, и успех, конечно, может ждать приверженца любого из них. Но более вероятен он для того, кто объединил бы достоинства и мощь всех современных математических методов.
Как счастлив был бы ученый, имей он возможность быстро испытать много путей и выбрать наиболее правильный! Однако человеческая жизнь слишком коротка, чтобы испробовать достаточно вариантов. Человек может всю жизнь посвятить излюбленной теории и лишь на старости лет убедиться, что она бессильна, а исходные данные выбраны неверно. А сколько он ставил опытов, сколько проводил расчетов, ища ей подтверждение, не находя его, не замечая, что мимо него прошли важнейшие находки, которые открыли бы ему мир чудес.