Четыре жизни академика Берга
Шрифт:
Когда Ксюша впервые увидел море, ему показалось, что это все она же, оренбургская степь, в новом обличье. И ему захотелось войти в него, как входил он в волну весенних цветов и трав. Но море оказалось обольстительнее.
Едва он окунулся в почти ледяную, пахнущую недозрелыми терпкими яблоками, молоком и еще чем-то незнакомым зеленоватую воду, его обдало волной ликования, острым ощущением победы над собой, во всем теле вспыхнул такой нежданный пьянящий праздник, что восторг перехватил дыхание, заставил забить по воде руками закричать от счастья. Мальчик окунался снова и снова и резвился в воде, как молодое животное, и захлебывался брызгами и радостью. Ему
Аксель влюбился в море, и с тех пор, с того первого дня, каждый раз, почувствовав море во всем теле, он будет испытывать тот же восторг. Он полюбил именно Балтийское море, Прибалтику, взморье. Взморье — с длинными, необъятными песчаными дюнами в россыпях янтаря и мелких, изящных ракушек; с острым запахом хвои и водорослей; с постоянным — то затихающим, то вспыхивающим — спором сосен, гордо кивающих морю и солнцу. Взморье — с ровным, покатым песчаным дном, по которому можно долго-долго идти навстречу волнам, испытывая постепенное, все нарастающее, острое, томящее прикосновение воды. А когда вокруг тебя только вода, над головою только солнце, человек теряет контакт с остальными людьми. Ему кажется, что он единственный на всем свете. Человек, Море и Солнце. И в этом союзе такая притягательная сила и вечность, такая пьянящая радость…
Мальчику полюбились ранние рыбалки. Они с дедом удирали поутру — все спали, и бабушка не успевала напутствовать их тысячами «нельзя»: нельзя далеко ходить в лес, нельзя заходить глубоко в море дедушке и тем более внуку, нельзя долго быть на солнце, нельзя, нельзя… — и знакомые рыбаки охотно принимали в свою компанию занятного старика, изъясняющегося неизвестно на каком путаном наречии, и мальчика, готового взяться за любую работу и гордого тем, что он равным принят в мужское трудовое общество.
Полюбились ночные походы на баркасах за три-четыре километра от берега за угрями — рыбаки жгли факелы, и, привлеченные колеблющимся огнем, угри кишели вокруг лодок; умело орудуя острогой, ловцы добывали на ужин вкуснейшую из рыб. Полюбились костры в дюнах, когда после удачной охоты усталые рыбаки варили уху, изысканнейшую в мире уху из угря — нигде на свете нет такой ухи, — и Ксюша, плотно сжав тонкие губы и округлив не по возрасту серьезные глаза, слушал рассказы стариков о повадках этой умной рыбы, которая живет в прибалтийских реках и раз в год, осенью, собирается в огромные стаи и уходит куда-то далеко, в Мексиканский залив, на самый экватор, в теплое Саргассово море, а весной возвращается домой, в прохладные балтийские воды. Ксюша смотрел на длинные, вытянутые как сигары тельца угрей, окутанных удивительной кожей — у копченых угрей она тверда как подошва, и ее трудно разрезать, а у вареных становится мягкой и нежной, как сливочное масло, — и мечтал о тех днях, когда он станет большим и уйдет на настоящем корабле вслед за угрями в иноземное море со сказочным названием Саргассово…
Увлечению морем невольно способствовал и сам дед, познакомив внука со своим давним другом адмиралом, бароном Мирбахом. Старый адмирал привязался к мальчику, много рассказывал ему о походах и морских сражениях, в которых участвовал. Он так увлек Акселя этими историями, что мальчик окончательно решил стать моряком.
Глава 2
НЕВЫРАЗИТЕЛЬНАЯ ПРЕЛЮДИЯ
ПОСЛЕДНИЕ ШАЛОСТИ
Прошли два года, дети подросли, и Елизавета Камилловна решила устраиваться самостоятельно. Она сняла
Пенсия была невелика, и то, что платили Елизавете Камилловне ее жильцы, три учительницы — англичанка, француженка и итальянка, оказалось серьезным подспорьем.
Аксель начал ходить в школу. В пользовавшуюся хорошей репутацией, основанную еще при Петре немецкую приходскую школу при лютеранской церкви Петра и Павла. Дед Бертольди в свое время отдал в женское отделение этой школы свою дочь. В ее мужское отделение определили теперь Акселя. Кстати, эту же школу окончит и его будущая жена.
И вот, когда жизнь начала налаживаться, когда Аксель пошел в школу и все ждали от него успехов, так как он был подготовлен лучше, чем требовалось в первом классе, в Ревеле случилось несчастье, самым неприятным образом отозвавшееся в Петербурге. Умер муж сестры Елизаветы Камилловны — Анны, и вдова отослала одного из сыновей, Рейнгольда, в Петербург к сестре.
Елизавета Камилловна, сама недавно пережившая такое же горе и понимавшая бедственное положение сестры, охотно приняла племянника. Он был старше Акселя года на два, прекрасно говорил по-немецки, много читал, и Елизавета Камилловна решила, что неплохо, если у подрастающего сына будет товарищ. Она понимала, что сын, лишенный отца и мужского общества, получает неполноценное воспитание.
Но, увы, мужское общество не оправдало надежд. Мальчики сообща догадались, что можно вовсе не заниматься.
Арифметика Акселю и раньше не нравилась, латинский язык был хуже касторки. А тут еще преподаватель попался нудный и чрезвычайно педантичный. Осложняло дело и то, что все преподаватели в школе были немцами и вели уроки только по-немецки, а этот язык Аксель знал не очень-то хорошо.
Школа превратилась для братьев в тяжкую повинность. Детская энергия и жизнерадостность, скованные гимназической формой и регламентом, искали выход. Мальчики очень много читали, но и много шалили, так что учеба шла все хуже и хуже. В итоге Аксель остался на второй год, а Рейнгольда передали на воспитание другой тете.
Все лето в семье шли споры о том, что делать с Акселем осенью.
Мать была слишком занята уроками, домашним хозяйством, заботами о подрастающих дочерях. Для закрытого учебного заведения, на котором настаивал дед, не хватало средств.
Оставалось одно. Кадетский корпус.
Буря русско-японской войны потрепала мишуру империи и сорвала ореол с армейской карьеры. Елизавета Камилловна, мечтавшая увидеть своего сына великим художником, знавшая будни семьи армейского офицера, склонилась перед решающим аргументом — в Кадетском корпусе сын покойного генерала будет обучаться за казенный счет. Единственное, что она могла выбрать, это наиболее либеральный и славившийся хорошей общеобразовательной подготовкой Александровский кадетский корпус.
ПОБЕГ
Осенью 1904 года Елизавета Камилловна надела на Ксюшу новую форму с блестящими пуговицами и пряжкой — настоящий крохотный мужчина и воин — и повела на Итальянскую улицу, в Александровский кадетский корпус, где мальчику предстояло жить вдали от семьи. По дороге мама завела сына к фотографу и по примеру многих мам, отправляющих детей в школу, увековечила Ксюшу во всем кадетском блеске. На нем мундир с погонами, как бы старающимися поскорее раздвинуть вширь детские плечики. А на лице такое выражение, словно Аксель Берг не кадет, а уже генерал. Одна рука — по команде «смирно», другая легла на столик рядом с преогромнейшей книжищей.