Четыре жизни Василия Аксенова
Шрифт:
И вот мы сидим за столом втроем – действительно рыжий Бродский, Аксенов, я, – и с нами моя прекрасная девушка Юля с попугаем на плече. Конечно, этот попугай был главным действующим лицом в тот вечер!..
Шутили, скабрезничали:
– У вас что, любовь втроем?
– Нет, – отвечал я. – Он не мужик. Он импотент.
Юля краснела. Объясняла:
– Я не могла его в Москве одного оставить.
Сейчас эту ситуацию назвали бы приколом.
– А вы не боитесь, что он улетит? – спросил Бродский.
– Боюсь. Он форточку клювом все время открывает.
– А почему бы его не посадить в клетку?
Вопрос из уст Бродского, недавнего „зэка“, показался мне смешным.
– Что вы, он совершенно ручной и послушный… В клетке он только спит, а по квартире гуляет и летает как хочет. Свободная птица.
– Дайте поносить! – улыбнулся Бродский.
И попугай тотчас перекочевал с плеча Юли на плечо Иосифа, будущего лауреата Нобелевской премии.
Однако в тот момент он был для нас просто Рыжий.
Вася посмеивался:
– Смотри, как бы он тебя не обделал!.. А впрочем… это будет хорошая реклама Бродскому в Ленинграде!
– Мне реклама не нужна! – заявил Иосиф совершенно серьезно, и мы с Василием переглянулись.
Вот так трепались о чем угодно, только не о литературе, жрали шашлыки и слушали ресторанных лабухов. На великих людей здесь никто не смотрел, и даже гвинейский попугай не обращал на себя внимание.
А потом была волшебная белая ночь на теплоходике, прокатившем нас по Неве. Бродский оказался открытым, общительным парнем, говорившим без умолку, захлебами, подробно – о каждом доме на набережной, меня поразили эти его знания.
– Город-музей, – сказал Вася. – Здесь каждый поэт может работать экскурсоводом.
Интересно, что дружбаны-шестидесятники, на интерес и нежность которых в тот момент было любо-дорого смотреть, впоследствии, в обстоятельствах эмиграции, вдрызг рассорились, сделались литературными врагами, злыми и нетерпимыми. Их велеречивая, с подтекстами и взаимной пикировкой, американская переписка – тому грустное свидетельство. Разрушение произошло, и это факт нашей общей и довольно-таки глупой истории.
В неразберихе словесных эскапад, в нюансах изящных уколов сегодня нам видятся и слышатся два гениальных языкотворца, чье служение Литературе оказалось под влиянием всяких окололитературных интриг и слухов.
Жаль, конечно. Но тут уж ничего не поделаешь. „Милый Василий“ с „любезнейшим Иосифом“ разошлись как в море корабли. Не помог им даже гвинейский попугай» [6] .
В июле 1972 года, благодаря неимоверным стараниям четы американских славистов Профферов [7] , в частности Карла Проффера, Бродский оказывается в Америке, в студенческом городке Анн-Арбор [8] штата Мичиган [9] . Он не забывает Аксенова, подтверждением чему служит его большое вполне дружеское письмо к нему, не лишенное ностальгической тональности.
6
Розовский М. Дух юности и тайна гвинейского попугая. – В кн. «Василий Аксенов – одинокий бегун на длинные дистанции», М.: Астрель, 2012, с. 23–25.
7
Эллендея и Карл (1938–1984) Профферы – американские профессора-слависты, создатели и руководители первого американского издательства русской литературы «Ардис». Начиная с 1971 года в «Ардисе» вышли на русском языке романы Владимира Набокова, Михаила Булгакова, Андрея Платонова, Василия Аксенова, Андрея Битова, Владимира Войновича, Фазиля Искандера, поэтические книги Осипа Мандельштама, Иосифа Бродского, Семена Липкина, Инны Лиснянской, Владимира Сосноры и многих других прозаиков и поэтов, публикация которых в Советском Союзе была невозможна. См. о них: Василий Аксенов. «В поисках грустного бэби», New York: Liberty Publishing House, 1987, c. 199–209.
8
Анн-Арбор – «Мичиганский „большой маленький городок“, город-кампус с его университетской „так-сказать-готикой“, ресторанчиками, лавками и копировальными мастерскими даун-тауна, ярко освещенными до глубокой ночи книжными магазинами, толпами „студяр“, запашком марихуаны, символизирующим либеральное меньшинство, и пушистыми зверьками, снующими среди поселений стабильного большинства…» – так описал его Василий Аксенов в своей книге об Америке «В поисках грустного бэби» (New York: Liberty Publishing House, 1987, с. 200). Здесь располагалось издательство «Ардис».
9
См. книгу Эллендеи Проффер «Бродский среди нас», М.: ACT: CORPUS, 2015.
Из письма Иосифа Бродского Василию Аксенову от 28 апреля 1973 года:
«Милый Василий, я, гадом буду, ту волшебную ночь с гвинейским попугаем помню, но ни ритмической, ни просто прозой изложить этого дела не могу по причинам той же текучки или той же унылости, каковые вещи превозмогают любую географию. <…>
Что я когда-нибудь тебе письмо из Мичиганска писать буду, этого, верно, ни тебе, ни мне в голову не приходило; что есть доказательство ограниченности суммы наших двух воображений, взятых хоть вместе, хоть порознь. Как, впрочем, появление того попугая было непредсказуемо. То есть, Василий, вокруг нас знаки, которых не понимаем. Я, во всяком случае, своих не понимаю. Ни предзнаменований, ни их последствий. Жреца тоже рядом нет, чтоб объяснил. Помнишь тех людей, которые не видели попугая у меня на плече, хотя он был? Так вот, я вроде них, только на другом уровне» [10] .
10
Письмо находится в архиве Василия Аксенова, хранящемся в Доме Русского Зарубежья им. А. И. Солженицына.
Но прошло несколько лет. Иосиф Бродский, не в последнюю очередь благодаря самоотверженным стараниям Профферов [11] , стал в США за это время уже достаточно влиятельным человеком во всем, что связано было с публикацией книг на русском языке, своего рода экспертом по русской литературе. И тут в его отношениях с Аксеновым произошел резкий перелом.
Причиной возникшего напряжения послужила история с аксеновским романом «Ожог». Роман, по неоднократным признаниям Аксенова, был его первым произведением, написанным совершенно свободно, без какой-либо оглядки на советскую цензуру. Он был написан еще до его отъезда из Советского Союза (авторская датировка – 1969–1975. – В. Е.), был абсолютно антисоветским, и власть, «всевидящему глазу» которой «Ожог» стал известен, страшно боялась его публикации на Западе. Боялась настолько, что Аксенов, защищая свою творческую свободу, даже мог какое-то время выдвигать определенные условия. Судя по его письму Иосифу Бродскому от 29 ноября 1977 года, роман уже в это время был переправлен за границу. Как видно из того же письма, «Ожог» вызвал неприятие Бродского, выраженное при этом в разговоре с издателем «Ардиса» Карлом Проффером в весьма грубой форме [12] .
11
См. книгу Эллендеи Проффер «Бродский среди нас».
12
Впоследствии, в письме от 28 октября 1984 года, Бродский вынужден был признать это. «Я сожалею о тоне моего отзыва Карлу Профферу об „Ожоге“», – читаем в его письме Аксенову.
Этой теме, собственно, и посвящено первое письмо Аксенова. Оно тоже еще достаточно дружеское, аксеновская интонация вполне снисходительна по отношению к более молодому литературному коллеге, но в нем уже есть следы с усилием сдерживаемой обиды. Позднее, когда Аксенов тоже окажется в эмиграции, все это приведет к полному разрыву отношений между ними.
Письмо Василия Аксенова Иосифу Бродскому от 29 ноября 1977 года:
«Дорогой Иосиф! Будучи на острове, прочел твои стихи об острове [13] и, естественно, вспомнил тебя. У меня сейчас протекает не вполне обычное путешествие, но конечно же не об этом, Joe [14] , я собираюсь тебе писать. Собственно говоря, не очень-то и хотелось писать, я все рассчитывал где-нибудь с тобой пересечься, в Западном ли Берлине, в Париже ли, так как разные друзья говорили, что ты где-то поблизости, но вот не удается, и адрес твой мне неведом, и так как близко уже возвращение на родину социализма, а на островах, как ты знаешь, особенно не-<…> делать, как только лишь качать права с бумагой, то оставляю тебе письмо в пространстве свободного мира.
13
Цикл стихотворений «В Англии» (1977): «Всякий живущий на острове догадывается, что рано /или поздно все это кончается, что вода из-под крана…» («IV. Ист Финчли»).
14
Уменьшительное от Joseph (имя Бродского по-английски).
Без дальнейших прелюдий, хотел бы тебе сказать, что довольно странные получаются дела. До меня и в Москве и здесь доходят твои пренебрежительные оценки моих писаний. То отшвыривание подаренной книжки, то какое-то маловразумительное, но враждебное бормотание по поводу профферовских публикаций [15] . Ты бы все-таки, Ося, был бы поаккуратнее в своих мегаломанических [16] капризах. Настоящий гордый мегаломан, тому примеров передо мной много, достаточно сдержан и даже великодушен к товарищам. Может быть, ты все же не настоящий? Может быть, тебе стоит подумать о себе и с этой точки зрения? Может быть, тебе стоит подумать иногда и о своих товарищах по литературе, бывших или настоящих, это уж на твое усмотрение?
15
Карл и Эллендея Профферы – см. выше.
16
Проявление мании величия.