Четырехкрылые корсары
Шрифт:
Похоже, именно изучение перепончатокрылых неожиданно помогло Малышеву вписать новую страницу в историю охраны природы в нашей стране. Впрочем, так ли уж неожиданно? Ведь Сергей Иванович изучал пчел и ос, а пчелы, опыляя цветы растений, продолжают их род, осы же, вскармливая потомство, уничтожают множество насекомых, в том числе, разумеется, и вредителей. Таким образом, два этих подотряда — каждый по-своему — участвуют в поддержании природной устойчивости.
Не думал, не гадал Сергей Иванович, отправляя написанное с Шиллингером письмо, что оно такую помощь окажет ему впоследствии, что на всю жизнь сделает счастливой его охоту «в царстве пчел, в прянстве смол, в ханстве ос>, как сказал поэт Леонид Мартынов о лесе. Именно здесь, в заповедниках, не переставал Сергей Иванович изучать
Скончался Сергей Иванович 9 мая 1967 года в возрасте 83 лет. Скончался по дороге из Ленинграда в Хоперский заповедник, где надеялся еще сезон провести, изучая своих перепончатокрылых.
Глава 20
О том, как оправдалось предвидение профессора В. М. Шимкевича, и о том, как одновременно С. И. Малышев его опроверг
Читатель, надо думать, не забыл о том, как в свое время профессор В. М. Шимкевич повторил новому ассистенту С. И. Малышеву предупреждение, сделанное когда-то Владимиру Вагнеру.
— Имейте в виду, молодой человек: вы изрядно осложните себе жизнь, если станете изучать одно только поведение животных. Настоящим человеком науки у нас считают анатомов или, скажем, эмбриологов, но поведение, инстинкты… Я ничего вам не навязываю, только не стройте себе на этот счет никаких иллюзий…
Однако Сергей Иванович Малышев не внял продиктованному лучшими чувствами совету учителя. Продолжая идти своим путем, он неустанно собирал и накоплял данные о повадках одиночных и общественных перепончатокрылых. Не так уж много во всем мире было и есть ученых, посвятивших себя лишь перепончатокрылым. Малышев стал одним из этих немногих. После уже известной нам «Топографической способности насекомых» он напечатал десятки статен, сообщений, обзоров в журналах СССР и за рубежом.
Его работы публиковались в «Известиях биологической лаборатории имени П. Ф. Лесгафта», в «Трудах русского энтомологического общества», в «Русском энтомологическом обозрении», в «Трудах ленинградского общества естествоиспытателей», в «Научно-методических записках главного управления по заповедникам», в «Известиях» и «Докладах Академии наук СССР», в «Журнале общей биологии», в «Трудах» институтов имени А. Н. Северцева и имени И. М. Сеченова, в «Успехах современной биологии», в «Природе»… Многие важные работы увидели свет в зарубежных изданиях, начиная со знаменитых немецких «Цайтшрифтов», «Ярбухов», «Гандбухов», в известном испанском энтомологическом журнале «ЭОС» и т. п.
Свои соображения о путях и условиях развития и о происхождении разных групп перепончатокрылых Малышев свел позже воедино. Так родился главный труд его жизни.
Конечно же, профессор Шимкевич не без основания тревожился о судьбе ученика.
Книга Малышева, она вышла поначалу совсем небольшим тиражом, прошла почти незамеченной. Автору исполнилось в то время 75 лет, но его имя было известно только самому узкому кругу исследователей отряда перепончатокрылых. Между тем сочинение Малышева было новым словом в науке. Сам Дарвин, его ученики и последователи развивали учение о происхождении видов, опираясь на данные морфологии, анатомии, эмбриологии, физиологии. Сходство же и различие инстинктов, вступающих в действие на разных этапах жизни животных, ни Дарвином, ни первыми его последователями не учитывались. Здесь ничем не могла помочь палеонтология: от повадок животного не остается обломков костей, отпечатков в меловых или каменноугольных, сланцевых или песчаных отложениях; не сохраняются они в условиях вечной мерзлоты. Сколько насекомых и пауков разных видов, живших много миллионов лет назад, дошли до нас в полной сохранности в сланце, в минерализованной смоле — в янтаре. Но о жизненных нравах, о повадках этих существ памятники минувших эпох почти ничего достоверного не сообщают.
Малышев отошел от традиции и попытался рассмотреть, как усложняется и совершенствуется поведение пилильщиков, рогохвостов, орехотворок, наездников, ос, пчел, муравьев. Он ограничил себя исследованием собственно одного лишь материнского инстинкта в пределах одного лишь отряда. Но то, что открылось здесь новому взгляду на старые факты, стало еще одним подтверждением учения об эволюции.
Конечно, отдельно взятый инстинкт каждого вида не больше, чем песчинка в пустыне, не больше, чем капля в океане, не больше, чем снежинка в Антарктиде, не больше, чем туманная точка во Млечном Пути. Но если из этих туманных точек построить ряды, окажется: аналогичные инстинкты связаны, родственны. В повадках можно рассмотреть прошлые эпохи, сохранившиеся в сегодняшней, они как бы сосуществуют. Анализируя собранные факты, сопоставляя их, Малышев не избежал смелых предположений, но самая идея — использовать черты поведения как еще один компас в исследовании путей эволюции — оказалась плодотворной.
Взять, к примеру, такую черту подотряда жалящих — акулеата, как их способность парализовать жертву, чтобы она не могла сбросить или уничтожить откладываемые на нее яйца.
Вот как охотится один из простейших жалоносов — наездник Панискус оцеллярис за гусеницей озимой ночницы. Гусеница, почуяв приближение наездника, делает несколько резких движений и поспешно уходит, но наездник догоняет ее, подымается на ножках, обращая грудь к жертве, кончиком брюшка с вытянутым сверлом делает укол в одни из последних члеников тела гусеницы. Ее движения сразу замедляются, она останавливается и все тише качает приподнятым туловищем. Наездник всходит на гусеницу и становится на все ножки, держась головой к хвостовому концу, затем прикрепляет яйцо позади второго грудного сегмента. Покончив, наездник отнимает яйцеклад и покидает гусеницу, а яичко, прочно укрепленное воткнутым под кожу стебельком, остается на жертве, оцепенение которой уже прекратилось.
Наездник паниск откладывает яйца, снабженные коротким стебельком, который всаживается в кожу гусеницы. Со временем этот стебелек набухает, образуя два пуговчатых утолщения, а вылупившаяся личинка не покидает яйцевой скорлупки и впивается в гусеницу ротовой частью, оказываясь таким образом прикрепленной к жертве обоими концами тела. Все шкурки линяющей личинки не сбрасываются, но окутывают задний конец тела развивающегося паниска, который вскоре внедряется в гусеницу и в ней сплетает свой кокон.
Как это мало похоже на те строго нацеленные, согласованные, последовательные удары ядовитого жала, которым настоящие осы парализуют обессиленную в схватке жертву! Но совершенно очевидно, что именно здесь в уколе, производимом вытянутым сверлом наездника, укрепляющего яйцо под кожу гусеницы, заключены, как растение заключается в семени, все варианты парализации жертв высокоразвитыми осами.
Почти по всему свету, а особенно в жарких странах, распространены бетилиды, во многих отношениях похожие на наездников. Малышев считает их уже полуосами, так как, в отличие от наездников, они откладывают яйца уже на определенные участки тела своих жертв. Некоторые откладывают яйца на свободно живущих под землей личинок щелкуна, которых высасывают досуха, а затем сами отыскивают под землей новых.
В материнском поведении таких полуос Малышев различает два действия:
1 — мать-оса отыскивает добычу, жалит и парализует ее;
2 — откладывает на жертву яйцо.
Такие действия Малышев для краткости обозначает по примеру Вагнера символами: первое — А, второе — Д. Когда полуоса-бетилида повторяла эти действия несколько раз, ее поведение обозначалось имеющей вполне алгебраический вид формулой n(А + Д). Осы, чье поведение характеризуется этой формулой, не застрахованы, впрочем, от того, что однажды пораженные ими жертвы могут быть повторно поражены другими особями того же или других видов. Потому-то повадка и должна была, по Малышеву, усовершенствоваться. Скажем, яйцо откладывается на определенные участки тела жертвы, эти участки очищаются от прежде отложенных чужих яиц и т. д. Такие действия, однако, еще не выходят за рамки формулы n(А + Д).