Чезар
Шрифт:
Остальные молча разошлись. Мы с Отрадновым сели на бревно, он протянул мне разблокированный телефон и посмотрел выжидательно. Я принялся изучать содержимое.
– Не дрейфь, – сказал я. – Сейчас проверю, что ты чист, и пойдёшь закат смотреть.
– На
Ничего подозрительного я не нашёл. Отраднов, в отличие от Эдика, мессенджерами пользовался редко, а его психоделические посты были и так на виду.
Настороженная Кэрол крутилось рядом. Я чувствовал, как закипает в ней чувство справедливости, а может быть, вины, ведь это она привела меня сюда.
Я вернул телефон Отраднову.
– Довольны? – спросил он.
– Нет, – ответил я. – А чего ты такой бесстрашный? Телефоны даёшь, кому попало. Не боишься, что я тебя подставлю?
– Не боюсь, – ответил он, глядя на меня в упор.
– Ладно, сейчас подумай спокойно и составь мне список всех шерпов, с кем покойный мог лазить по радиоактивным кручам.
– Нет, – заявил Отраднов. – Они здесь не при чём.
– Слушай, Елисей, я встал часов в пять утра и проехал пятьсот чёртовых километров, а впереди у меня ещё столько же. И если ты будешь мне мешать, я перестану быть вежливым.
– Вы не там ищите. Шерпы не оставляют своих телефонов, мы связываемся по-другому. Но не в этом дело: он один ходил. Я ему предлагал лучшего шерпа, но он не захотел, значит, сам полез. У него ещё весной эта идея бродила.
Некоторое время я смотрел в лицо Отраднова, но оно и не думало смягчаться, лишь набухало, как заходящее солнце, такое же оранжевое и непримиримое. Я бы мог подключить полицию и задержать его, скажем, за перевозку наркотических веществ, но что-то подсказывало мне, что я потрачу на это неоправданно много времени.
– Иди, – кивнул я в направлении Кэрол. – Танцы с бубнами пропустишь.
Я зашагал к парковке. Был около девяти вечера, и небо, по-летнему голубое с одной стороны, с другой превратилось в кровавую гематому. Земля, вращаясь, давила закатный сок и забрызгивала им горизонт. Глядя на этот контраст, я подумал, что, может быть, заканчивается целая эпоха голубого неба и ей на смену приходит алый закат.
День летнего солнцестояния имеет смещённый центр тяжести: он наступает раньше середины лета. Я всегда считал это большой несправедливостью. Лето ещё только началось, но вот оно уже достигло апогея, и за ним – плавное увядание с краткими ремиссиями через июльский зной, через августовскую духоту. После этого дня солнце уже не светит беззаботно.
Людей на тропе стало меньше: народ перетекал на склоны курганов, чтобы наблюдать закат. С вершин доносились глухие ритмы барабанов, сыпучие звуки маракасов и заунывно-восторженное пение. Гаммы свободно переходили из минора в мажор, отрицая привычную музыкальную гравитацию.
Конец ознакомительного фрагмента.