Чик (Гуд бай, Берлин!) (др.перевод)
Шрифт:
А еще я подумал, что нужно сказать Чику, что из-за него я чуть не стал геем. Подумал, что все равно придется умирать, так почему бы и не сейчас. Пока я все это думал, нас несло прямо на грузовик и… Ничего не произошло. Даже грохота не было. В моих воспоминаниях нет никакого грохота. Хотя вообще-то грохот должен был быть еще тот, потому что мы со всей дури впилились в грузовик.
44
Какую-то секунду я не чувствовал ничего. А первое, что почувствовал потом – что мне трудно дышать. Ремень безопасности чуть не перерезал меня пополам, голова оказалась где-то около педали газа, рядом с загипсованной ногой Чика.
– Вот еще полкило, – сказал Чик. Значит, он тоже выжил.
Тишина взорвалась бурными аплодисментами. Звук был такой, будто огромная толпа кричала, свистела, выла, топала ногами, и мне это показалось вполне заслуженным: для такого новичка, как я, это было торможение экстра-класса. По крайней мере, я так считал, и меня не удивило, что мое мнение разделяют и другие. Только вот публики-то никакой не было…
– Все окей? – спросил Чик, тряся меня за руку.
– Да. А у тебя?
Дверца со стороны Чика была вдавлена сантиметров на двадцать внутрь салона, но очень равномерно. Везде валялись осколки.
– Я, кажется, порезался. – Чик поднял вверх кровоточащую руку. Публика продолжала реветь и свистеть, только теперь к этому ликующему шуму стало примешиваться хрюканье.
Я выпутался из ремня безопасности и тут же упал на бок. Видно, машина лежала косо. Выбираться пришлось через окно. Тут я упал на что-то лежащее на асфальте, поднялся, но сразу же снова рухнул и приземлился в кровавую слякоть. Раздавленная свинья. В нескольких метрах за нами затормозил красный «Опель Астра». В нем сидели мужчина и женщина, они держали пальцами кнопки замков на дверях. Я сел им на капот и схватился одной рукой за антенну. Стоять я не мог, а антенна была очень приятная на ощупь. За нее хотелось держаться всю жизнь.
– У тебя все окей? – еще раз спросил Чик. Он выкарабкался из машины следом за мной.
В этот момент из-за перевернутого грузовика с визгом выбежала свинья. А следом за ней – целое стадо. Первая свинья была вся в крови и понеслась через дорогу, за ограждение и под откос. Некоторые поскакали за ней, но большинство осталось стоять на асфальте. Живые свиньи стояли среди свиных трупов и сломанных клеток и ревели от отчаяния. Тут я заметил полицейскую машину на горизонте. Сначала я хотел бежать, но тут же подумал, что это бессмысленно. Последние две картинки, которые у меня отпечатались в памяти: Чик с загипсованной ногой ползет под откос вслед за свиньями; а потом ко мне подходит сотрудник дорожной полиции, дружелюбно на меня смотрит, пытается отцепить мою руку от антенны и говорит:
– Она как-нибудь без тебя обойдется…
А что было дальше, я уже рассказал.
45
– Он не понимает. – Отец повернулся к матери и повторил: – Он не понимает, он для этого слишком туп!
Я сидел на стуле. Отец напротив меня, тоже на стуле. Он так сильно наклонился вперед, что его лицо оказалось в паре сантиметров от моего, а колени коснулись моих колен, и при каждом его слове я чувствовал запах папиного лосьона после бритья. «Арамис». Подарок от мамы на стосемидесятый день рождения.
– Ты натворил кучу дерьма, тебе это ясно?
Я молчу. Что тут сказать? Ясно-то мне ясно. Отец говорит мне это сегодня далеко не в первый раз, а примерно в сотый, и что он еще хочет от меня услышать,
Мать подняла на меня глаза и кашлянула.
– Я думаю, это он понимает, – сказала она, помешивая соломинкой свой амаретто.
Отец схватил меня за плечи и начал трясти.
– Ты понимаешь, о чем я говорю? Сделай милость, скажи хоть что-нибудь!
– Что я должен сказать? Я ведь уже сказал: да, мне это абсолютно ясно. Я все понял.
– Ни черта ты не понял! Ни черта тебе не ясно! Он думает, это только слова. Кретин!
– Не надо называть меня кретином только потому, что я в сотый раз…
Хлоп. Он влепил мне пощечину.
– Йозеф, перестань уже. – Мама попыталась встать, но тут же потеряла равновесие и плюхнулась обратно в кресло, рядом с которым стояла бутылка амаретто.
Отец наклонился надо мной совсем близко. Его трясло от напряжения. Затем он скрестил руки на груди, а я попытался изобразить на лице раскаяние, потому что отец, видимо, этого ждал, и еще я знал, что он скрестил руки только для того, чтобы не влепить мне очередную оплеуху. До этого момента я говорил только то, что думал. Не хотел врать. И это фальшивое раскаяние было первой ложью, которую я позволил себе в тот день, чтоб хоть чуть-чуть сократить эту сцену.
– Я знаю, что мы натворили кучу дерьма, и знаю, что…
Отец замахнулся рукой, я втянул голову в плечи. Но на этот раз он не ударил, а только заорал.
– Нет, нет, нет! Вы ничего не творили, кретин! Это все твой русско-азиатский дружок наделал! А ты просто настолько тупой, что позволил втянуть себя в это дело. Ты ведь сам-то не способен даже на то, чтоб зеркало в нашей машине повернуть! – кричал отец, а я сделал усталое лицо, потому что я ему уже десять тысяч раз объяснял, как все было на самом деле, но он не хотел слушать.
– Ты что думаешь, ты один на свете? Думаешь, на нас это не отразится? Как я теперь, по-твоему, буду выглядеть? Как мне продавать дома людям, если мой сын угоняет у них машины?
– Ты же все равно больше дома не продаешь. Твоя фирма ведь…
Хлоп. Я схлопотал еще одну затрещину и рухнул на пол. Офигеть. В школе всегда говорят, что сила ничего не решает. А нет, решает, черт подери! Потому что когда вот так получаешь в рожу, тут же понимаешь, что сила решает многое.
Мама закричала. Я поднялся. Отец взглянул на маму, потом куда-то в пространство и сказал:
– Ясно. Все ясно. Да, в общем, все равно. Садись. Садись, кретин, я сказал. И слушай меня. У тебя хорошие шансы отделаться парой царапин. Это мне Шубак сказал. Если только ты не будешь вести себя как последний идиот и рассказывать судье, как круто ты умеешь заводить машины, замыкая тридцатку на пятидесятку, ля-ля-тополя. Они там в суде по делам несовершеннолетних любят так делать: прекращают дело против одного, чтобы он дал показания на другого. Разумеется, дело прекратят против тебя, если ты, конечно, не будешь вести себя как дебил. И можешь не сомневаться: твой русский дружок далеко не такой идиот, как ты. Он-то в этом понимает. У него же длинная криминальная карьера за плечами: магазинные кражи с братом на пару, безбилетный проезд, мошенничество и скупка краденого. Да, что ты так смотришь? Все эти приезжие голодранцы такие. Он, конечно, тебе об этом не рассказывал. И в гости к себе, конечно, не приглашал, потому что живет в сарае. В сарае площадью семь квадратных метров. И там ему самое место. Но могут и, наоборот, его отмазать, говорит Шубак. Дружок твой завтра будет пытаться спасти свою шкуру любой ценой – ясно тебе? Он уже дал показания – сваливает всю вину на тебя. Это всегда так, там все время один дебил пытается спихнуть вину на другого.