Чикагский блюз
Шрифт:
Бежать к дяде Жоре, разглядывать его лицо и спрашивать, откуда такие царапины и уши, мне показалось несолидным. Другое дело, если бы он приглашающе махнул мне рукой, своему единственному и любимому племяннику, но он не махнул. Хотя вчера мы с отцом и предпринимали его розыски и стояли под дверью, затаив дыхание. Н-да…
Я поставил на газ чайник и нашел на кухонном столе записку от мамы.
Она сообщала, что дядя Жора нашелся, а они с папой пошли на рынок и скоро будут. Я подошел к заколоченной двери, за которой начиналась дяди-Жорина половина дома, и приложился ухом к ковру: там бубнил телевизор
5
История, приключившаяся с дядей Жорой, выглядела сколь фантастически, столь же и убедительно. «Чужая мать наплачется», – как говорил потом дядя Жора.
Оказывается, когда мы с отцом приехали в Комарово, дядя Жора куковал в одиночестве на втором этаже чужой дачи и безуспешно подавал нам знаки, что нуждается в помощи.
Но куда же вдруг делся Сергей Сергеевич, который передвигался в коляске и безвылазно жил в Комарове?
– Куда, куда, – морщился дядя Жора, когда тетя Зина взялась допрашивать его по второму, а может быть, и по третьему кругу. – Я же говорил – за ним дочка приехала на микроавтобусе «Латвия» и увезла их с женой в Ленинград. Его на понедельник в клинику вызвали. А меня попросили дождаться прихода кота Ерофея, накормить этого поросенка, запереть дверь и положить ключ под крыльцо.
– И каким ветром тебя занесло на второй этаж?
– Повторяю: я поднялся, чтоб проверить, закрыты ли форточки.
– А почему они должны быть закрыты? – интересовалась тетя Зина.
– Ну, Жора у нас любит порядок, – догадался отец. – А тут все-таки чужое имущество…
– Правильно, – кивал дядя Жора, – именно поэтому. Чтобы птицы, например, не залетели… Или чужие кошки не забрались…
– Чужие кошки! – сверкала глазами тетя Зина. – Не они ли тебя расцарапали?
По лицу дяди Жоры я видел, что ему очень хочется прокомментировать соображения супруги насчет чужих кошек, но он сдерживается.
Так вот. Поднявшись на второй этаж, дядя Жора зацепился ногой за коврик и повалился, как спиленный столб, пробив головой ветхую дверцу шкафа. Он влетел в пахнущую нафталином темноту, его голова застряла в фанере, а острые края впились в шею.
«Ни фига себе уха!» – подумал в тот момент дядя Жора, но тут же решил, что это пустяк: он переждет боль, обломает фанеру и вытащит голову.
Но не тут-то было!
Фанерка оказалась хлипкой только в одном месте. К тому же конец бороды зацепился за края дырки, остался снаружи и тянул голову вниз, как лошадиная уздечка. Дядя Жора собрал волю и втянул бороду в шкаф, но, отдышавшись, понял, что совершил ошибку: теперь борода и уши мешали голове дать задний ход и вытянуть ее из колючего капкана.
Правда, руки у него остались снаружи, но дядя Жора лишь кончиками пальцев дотягивался до головки ключа и не мог повернуть его, чтобы открыть дверцу.
В шкафу висели старые драповые пальто, и их ткань царапала лицо. От нафталина начали слезиться глаза. Дядя Жора попробовал взвыть, как корабельная сирена, но хорошего звука не получилось. К тому же он вспомнил, что запер входную дверь, которая, когда была открыта, все время распахивалась и скрипела. Он стал припоминать всякие нравоучительные истории из книжек и кинофильмов. Как, например, волк, попавший в капкан, перегрызает себе лапу или как аквалангист под водой отпиливает застрявшую в железках руку. Но голова, как известно, одна, и дядя Жора, покрутившись и обессилев, отдал ей приказ придумать способ, как вытащить саму себя без ампутации.
Когда мы звонили в дверь, он догадался, что это мы. И пытался хрипло подвывать из завешенного тряпьем короба. А также стучал ногой по полу, давая знать, что он жив. Но пол, застеленный половиками, и вельветовые венгерские тапочки, которые он надел, не давали хорошего звука. К тому же головой много не покрутишь, если вокруг шеи тысяча иголок и одна из них может проколоть сонную артерию.
– И как же ты выбрался? – Тетя Зина, похоже, не до конца поверила в злоключения мужа и хотела поймать его на вранье.
– Под утро и выбрался. Благодаря природной смекалке и ловкости. Мы, кронштадтцы, нигде не пропадем, тебе это должно быть хорошо известно. Плечами расшатал фанеру и вырвал ее из рамки дверцы.
– И что?
– И ничего! Вышел, как дурак, с этим фанерным жабо на улицу. Поплелся к сторожу. Собаки, увидев меня, завыли и разбежались. Разбудил этого черта. Он пошел пилу искать. Притащил – двуручку!.. Чуть голову мне не отпилил, болван. Вот смотри, какие кровоподтеки на шее. Стал снимать с меня этот фанерный стульчак, опять борода зацепилась…
– Борода! – восклицала тетя Зина. – Некоторым мужчинам зачем-то борода вдруг понадобилась! А? Чарли, ты не знаешь, зачем им эта чертова борода с сединой?..
Чарлик всем своим видом давал понять, что не знает, зачем некоторым мужчинам понадобилась борода. Да разве в этом дело, когда хозяин нашелся…
Когда у дяди Жоры зажили царапины, а уши стали нормального размера, он сбрил бороду и вновь стал с братом на одно лицо.
Наверное, он поступил правильно, хотя борода ему и шла. Но без нее в нашем доме сразу стало спокойнее…
Однажды я потихоньку зашел на веранду, чтобы взять с комода спички, и услышал, как мама на кухне спросила отца: «Надеюсь, тебе не хочется отпустить бороду по примеру брата?»
Я замер. В кухне установилась тишина, и когда я заглянул туда через тюлевую занавеску, то увидел, что папа с мамой стоят обнявшись и целуются, как молодые.
Я на цыпочках вышел с веранды и бросился бежать к беседке. И сердце почему-то радостно перекувырнулось в груди.
III. Раки
Рыбалка была страстью и гордостью дяди Жоры, его большой, но неразделенной любовью.
По рассказам дядьки, в процессе лова ему всегда сопутствовала удача: он тягал налимов и хариусов, грёб садками лещей, поднятых со дна специальной электроудочкой, гарпунил острогой гигантского лосося, шедшего на нерест в узких прибалтийских речках, – его невозможно было втянуть в лодку, не вырвав кусок мяса, а потому, вонзив кованый наконечник в спину, рыбу отпускали, чтобы поутру найти ее обессиленной в камышах – по красной тряпке, привязанной к рукоятке остроги. На северных морях, куда дядька ездил испытывать секретные изделия своего КБ, он бочками налавливал пикшу и зубатку. В звенящих ручьях Кольского полуострова брал крупную форель – до ста штук зараз.