Чикита
Шрифт:
Участники прогулки собрались на Гербовой площади, у мраморной статуи Фердинанда VII, и ровно в девять утра бригадир Андриани дал знак к началу. Вереница экипажей, первый из которых был отделан серебром и мог похвастаться винно-красными бархатными сиденьями; на них восседали великий князь и губернатор, двинулась к Ла-Кумбре, горе в трех милях от города. С ее вершины гости могли полюбоваться главной гордостью Матансаса: долиной Юмури. Сирения втайне надеялась хоть одним глазком глянуть на секретаря-карлика, но напрасно — он так и не появился.
Их сопровождал кавалерийский отряд.
— Из чего я заключаю: первое впечатление обманчиво, и на Кубе все-таки идет война, — иронично заметил Алексей Романов.
— Это ненадолго, — отвечал губернатор и предположил, что повстанцы продержатся еще пару месяцев, не больше.
По бульвару Санта-Кристина кавалькада въехала в квартал Версаль, самый модный и богатый в Матансасе. Оценив сосновые аллеи, здание казарм, лечебницу «Ла-Космополита» и элегантные усадьбы знатнейших семейств города, гости и сопровождающие начали подъем на гору Ла-Кумбре. Сначала они добрались до Нижней вершины, а оттуда направились к поместью Маи на Верхней вершине. Последняя часть пути пролегала по неровной каменистой дороге, и им пришлось вытерпеть немалую тряску, чтобы попасть на смотровую площадку.
Высыпав из экипажей, они обнаружили, что их обогнали. На валуне сидел и сосредоточенно обозревал долину низкорослый кабальеро. «Вот он, карлик», — сказала себе Сирения, жадно рассматривая его. Лоб покрывала тонкая сетка морщин, бесцветные волосы спадали до плеч, а элегантный сюртук не мог скрыть горба.
— Видимо, дражайший Аркадий Аркадьевич поднялся спозаранку, чтобы в одиночестве наблюдать здесь рассвет, — сказал великий князь и тут же представил всем своего бывшего наставника. По сердечным похвалам собравшиеся поняли, что князь испытывает огромное восхищение перед Драгулеску. — Это самый мудрый человек из всех, кого я знаю, — с жаром заверил он.
Сирения подумала, что карлик, может, и светило, но манеры его оставляют желать лучшего: он лишь неохотно привстал и холодно поприветствовал прибывших легким поклоном. Потом снова уселся на камень, нацепил монокль и перестал обращать внимание на все, кроме великолепного пейзажа.
Стояло ясное утро, и с высоты прекрасно просматривалась вся роскошная долина. Она походила на естественный амфитеатр, а разнообразие зеленого привело русских в восторг. Четвертый цвет спектра переливался неожиданными оттенками: поля сахарного тростника, кукурузы, маниока и батата, кофейные плантации и банановые рощи играли нежными, сверкающими, глубокими и темными мазками зелени, явственно отличаясь друг от друга, луга, леса и верхушки королевских пальм вносили свой вклад в это разнообразие. Там и сям виднелись участки свежевспаханной земли, плуги, хижины, конюшни, коровы, пруды, мужчины, скачущие верхом или мотыжащие поле, женщины, занятые стиркой или уборкой дворов, рабы, рубящие тростник и укладывающие его в тюки, повозки, волы, сахарные заводики, множество дорог и петляющих тропок, а также выжженные и вырубленные пустыри.
— Вон то ущелье известно как Теснина. — Секретарь губернатора показал на прорезавшую скалы щель, по которой струились искристые воды реки Юмури. — Там, в пещере Святого, по вечерам, бывало, являлся образ Богоматери.
Мэр перебил, напомнив, что ущелье в окружающих долину холмах десять лет назад стало местом невиданного подвига.
— Один
Секретарь губернатора, страшно недовольный вмешательством, продолжил географические пояснения:
— Вершина на западе, Пуп Матансаса, служит ориентиром судам, заходящим в бухту. Похожа на спящую женщину, не правда ли? — Русские из вежливости кивнули, не находя никакого сходства. — Легенда гласит, что среди индейцев этой долины была девица, сводившая мужчин с ума красотой и кокетством. Никто больше не желал ловить рыбу, охотиться или сажать маниок: все только и делали, что волочились за любвеобильной Байгуаной, которая никому не отказывала во взаимности, покуда вождю не надоело это безобразие и он не принес индианочке в подарок волшебную рыбу. Когда она отведала рыбы, ее одолел сон, и она прилегла перед своей хижиной. А наутро превратилась в ту гору, что вы сейчас видите.
Повисло молчание, и все взоры обратились к Алексею: каково его мнение о долине? Молодой князь пребывал в совершенном упоении и лишь несколько минут спустя высказался:
— Не хватает разве что Адама с Евой в этом раю! — воскликнул он наконец, и все рассмеялись и захлопали такому остроумному замечанию.
Полчаса они оставались на смотровой площадке и оживленно беседовали, а когда великий князь обронил, что ему будет не под силу описать отцу всю красоту этого места, Игнасио Сенда торжественно протянул ему свернутый картонный лист.
— Скромный сувенир от нас с супругой.
Это была гравюра, подробно изображавшая долину Юмури. Алексей пообещал повесить ее у себя в покоях и всегда помнить чудесную экскурсию.
До сих пор великодушное солнце начало нещадно палить, русские обливались потом, и губернатор счел за лучшее отправиться к трехэтажному особняку дона сеньора Мануэля Маи, чтобы отобедать. Все его поддержали.
Сирения заметила, как царевич отходит к скале, на которой все еще сидел его безразличный наставник, и что-то ему шепчет. Может, выговаривает за неучтивость? Драгулеску и ухом не повел, упрямо вглядываясь в долину. Не скрывая досады, Алексей развернулся и сел в карету губернатора Андриани.
Экипажи тронулись. Сирения выглянула в окошко, чтобы в последний раз увидеть карлика. Тот внезапно обернулся, одарил ее загадочной улыбкой и помахал на прощание. Сбитая с толку Сирения помахала в ответ.
— Какой он таинственный, этот Драгулеску, — заметила она, откидываясь на сиденье. — Ни с кем не говорил, всех откровенно обдал презрением, и теперь мы уехали, а он остался. Как он вернется в город?
Игнасио не разделял ее тревог:
— Так же, как приехал сюда. Наверное, верхом.
— Что-то я не заметила лошади.
— Это же русские, им без странностей никак, — заключил доктор, пропустив мимо ушей ее наблюдение.
Сирения кивнула и снова высунулась в окошко. От вида сгорбленной фигуры Аркадия Аркадьевича на фоне ясного голубого неба ее прошиб озноб.
Дон Мануэль Маи, миллионер и племянник бывшего генерал-капитана Кубы приготовил гостям обед, достойный не только великого князя, но и самого царя. Они с супругой Исабель предпочли не взбираться на Ла-Кумбре, а остаться дома и следить за подготовкой к пиру.