Чикита
Шрифт:
Супругам Сенда тяжело было побороть боль и негодование от того, что они произвели на свет столь странное существо. Они обожали Чикиту и все же не могли принять ее такой, какая она была. Их яростная любовь к дочери не знала границ, и неизвестно, как прихотливо мешались в этом чувстве нежность, жалость и угрызения совести. Они выносили Чикиту на улицу лишь по крайней необходимости, чтобы избежать любопытства и насмешек злокозненных горожан, и обижались, если родственники и друзья окидывали их чадо сочувственным взглядом.
Сирения часами сидела в церкви и молилась всем святым чудотворцам подряд, а Игнасио строчил письма лучшим европейским докторам в надежде, что те посоветуют лекарство
Последняя, однако, так отчаялась, что однажды упросила Мингу сходить с ней к колдунье-майомбере, которую тайком посещали многие дамы в Матансасе. Укрывшись от любопытных глаз под мантильями, они отправились в хижину на берегу реки Канимар, где жила Нья Фелисита Семь Молний.
Хозяйка и рабыня молча смотрели, как негритянка плещет ромом на дно котелка. Трехногий железный котелок был ее нгангой, инструментом колдовства. Внутри лежали: земля кладбищенская и с перекрестка дорог, человеческий череп, веточки с разных деревьев и косточки всякого мелкого зверья. Это было вместилище духов, сверхъестественного, жилище Мертвеца. Некоторые майомберы заставляли покойников творить дурное. Но только не она, подчеркнула Нья Фелисита: она — майомбера-христианка и печется лишь о благе людском. Начертав странную фигуру на полу, колдунья забубнила:
Нганга, приди на зов касимбирико. Нганга моя, приди на зов Нганга, зову касимбирико…Она дважды раскинула на столе семь ракушек, чтобы узнать, что уготовило будущее Эспиридионе Сенде дель Кастильо и стоит ли надеяться на ее выздоровление, но ответы выходили уклончивыми и противоречивыми. Уж такая была эта нганга — своенравная недотепистая хулиганка. Не всегда соглашалась работать, как пояснила Нья Фелисита. Она натерла котелок кокосовым маслом, запалила свечу и ласково замурлыкала.
Но не тут-то было. Нганга по-прежнему плевала на колдунью. В надежде расшевелить котелок хозяйка подожгла три щепотки пороха и отстегала стенки пальмовой метелкой. Все без толку. Тогда Фелисите Семь Молний пришлось обратиться за подмогой к святым, мпунго. Она глубоко затянулась сигарой и принялась молиться Нсамби, Самбиапунгеле, Инсамби Всемогущему Создателю, а также Иисусу Христу, Мпунго Кикорото и Маме Кенге, Святой Деве Милостивой.
Внезапно майомбера впала в забытье, сотряслась всем телом и глухим и скрипучим стариковским голосом спросила, зачем его потревожили и вернули туда, где ему довелось так тяжко. Это подал голос Кукамба из народа конго, почивший три столетия назад, первый африканский раб, что пересек океан, ступил на землю Кубы и был заклеймен, словно скот.
Сирения онемела
Глазами медиума Кукамба уставился на посетительниц и отвечал, что они там не знают никого с таким пышным именем. Разве что… Минуточку! Уж не о Чиките ли речь? Так бы, черт побери, и сказали! К чему такому ошметочку такое длиннющее имя? Сирения закусила губу и подумала, что если Кукамба и при жизни позволял себе так выражаться, то не зря хозяева лупцевали его кнутами. Но, скрыв обиду, она заговорила и самым уважительным тоном еще раз попыталась выяснить, излечима ли болезнь Чикиты. Она, Сирения, готова сделать все, что угодно, ради дочки: нужно — босой и в джутовом вретище отправится в паломничество к каталанской часовне Монтсеррат в Альтурас-де-Симпсон; нужно — принесет в дар мертвым все, что пожелают, самое дорогое, хоть из-под земли достанет.
Кукамба с ехидной усмешкой осведомился, а чем, собственно, больна ее дочь. Она что, слепая? Сирения испуганно замотала головой, а дух продолжал. Глухая, немая? Неходячая? Может, дурочка? Сирения ответила, что, слава Богу (и тут же попросила прощения у Всевышнего за то, что поминает Его в такой кощунственной обстановке), Чикита прекрасно говорит, слышит и двигается, да и с головой у нее вроде бы все хорошо.
Кукамба нетерпеливо фыркнул и опять сварливо спросил, что же в таком случае ее беспокоит.
— Она очень уж… очень уж… маленькая, — поскорей откликнулась Минга, заметив, что хозяйка вновь лишилась дара речи.
Мертвец расхохотался и заявил, что в мире — на то он и мир — должно быть всякое: люди большие, помельче и вовсе маленькие. Кто сказал, что маленьким не суждено стать великими? Нечто в этом роде предстоит и вашей девчушке, таинственно провозвестил он. И пусть сеньора возвращается домой и не мучает больше дитятю. Мпунго впадают в ярость, когда люди сетуют на судьбу зазря. Господь Всемогущий! Пусть уж лучше не донимает их, а то в самый нежданный день нашлют ей в наказание дурную кимбамбу на Чикиту.
Предостережение так подействовало на Сирению, что вечером в постели она призналась мужу в походе к колдунье.
— Не знаю, шарлатанка она или в самом деле ведунья, — заметил доктор, — да только этот Кукамба сказал чистую правду.
С тех пор супруги Сенда зареклись жаловаться, поклялись принимать дочку как есть и сосредоточиться на ее достоинствах, а не на единственном недостатке. И, словно чтобы доказать твердость своих намерений, после долгого воздержания стряхнули чувство вины и стали вновь заниматься любовью.
Со временем они привыкли к этой особенности Чикиты и к любопытству, которое она вызывала даже у самых добросердечных людей. На утешение им маленький рост дочурки искупали необычайный ум, живость и сила. Она научилось ходить прежде, чем ей сравнялся год, а вскоре и заговорила. Да еще как плавно и красноречиво! Все сходились на том, что ребенок прелестный, смышленый и здоровый. Только крохотный.
29 ноября 1871 года четвертый сын русского императора Александра II с официальным визитом прибыл в Нью-Йорк на борту фрегата «Светлана». В течение трех месяцев и трех дней великий князь Алексей Романов со свитой путешествовали по Соединенным Штатам. Свита состояла из одного адмирала, двух князей и уродливого горбатого карлика по имени Аркадий Аркадьевич Драгулеску, который некогда был наставником двадцатилетнего Алексея, а нынче сопровождал его в качестве секретаря.