Чингисхан. Книга 3. Солдаты неудачи
Шрифт:
Завтра мы улетаем в Сплит. Это городок где-то в Югославии. Хотя нет, не так. Никакой Югославии уже давно нет. Есть Хорватия, Македония, Босния и Герцеговина — и прочие бывшие республики, а ныне самостоятельные государства, подавшие на развод с югославской метрополией. Все, как и у нас. За одним исключением: сербы, оказавшиеся за границами Сербии, не захотели быть козлами отпущения. И вместо того, чтобы бежать в Белград, взялись за оружие. Это началось в девяностом. Сейчас конец декабря девяносто четвертого. Положение у братушек-сербов аховое. Они потеряли почти все, кроме Сербской Краины и собственно Сербии, хотя и там какие-то
Еще Маратыч рассказал, что в Хорватии до развала Югославии жило много сербов. Им пришлось несладко, едва только сторонники отделения страны пришли к власти. Хорватские фашисты — усташи еще в годы Второй мировой проводили этнические чистки. Евреев отправляли в концлагеря, сербов сгоняли с земли, арестовывали, расстреливали. Всего погибло больше полумиллиона человек.
Теперь началось нечто похожее. И сербы взялись за оружие. Хорватию они покинули, сотни тысяч беженцев обосновались в самопровозглашенном государстве Сербская Краина. Вот на помощь краинским сербам мы и едем.
Новый, одна тысяча девятьсот девяносто пятый год встречаем в будапештском аэропорту «Ферихедь». Сидя в пластиковых креслицах, пьем из пластмассовых стаканчиков горячий чай и желаем друг другу «сбычи мечт». В четыре пятнадцать утра вылетаем в Сплит.
Наш самолет, небольшой, двухмоторный, летит вслед за убегающей на запад ночью. Кол и Шпала, утомленные впечатлениями, спят, а я пялюсь в иллюминатор на темные горы с рассветно-розовыми вершинами, проплывающие внизу.
В аэропорту Сплита нас встречает толстый носатый человек с густой шапкой черных вьющихся волос. Он держит в руках табличку с надписью «Fortune company». Подходим, здороваемся.
— Документы молим… э-ээ, прошу.
Отдаем ему наши паспорта. Он, шевеля толстыми губами, читает, облегченно улыбается и тихо, чтобы никто не услышал, говорит по-русски:
– Приветствую вас, друзья, на землях Великой Сербии, временно оккупированных неприджатели… э-э-э врагами. Идите за мной. Никому не разговаривать! У меня машина.
Садимся в старенький «Фиат». Толстяк с трудом втискивается на водительское сидение, захлопывает дверцу, поворачивает ключ зажигания. Стеклянное здание аэропорта удаляется — мы выезжаем на шоссе.
– Меня зовут Дуэн. Сейчас в Сплите усташи… хорваты, да? Надо быть пажливо… э-э-э… осторожно. Мы едем в Книн, там наша… э-э-э… столица, так? Тут фронт. Там безопасно.
– Ни фига себе, — удивляется Кол. — Мы что, через линию фронта поедем?
– Пойдем, — отвечает Дуэн, крутя баранку. — Вначале поедем. Потом… э-э-э… пойдем, да? Через горы.
Я молча разглядываю проносящиеся за окном «Фиата» пейзажи. Красота, чего уж там. Слева далеко внизу — изумрудное море, вокруг вспаханные поля и виноградники. Кое-где над зарослями громоздятся скалы, темно-зеленые столбы кипарисов высятся повсюду, оттеняя яркую охру черепичных крыш редких домиков.
В моем представлении вот так выглядят очень мирные южные края, курортные места, о которых долгими зимними вечерами мечтает каждый советский человек.
Советских людей больше нет. А в мирных южных краях идет война. Мы едем воевать. И судя по всему, нас ждет немало неожиданностей.
«Фиат»
Машина, повинуясь повороту руля, сворачивает и выскакивает на ровный участок дороги, зажатый между двумя серыми утесами.
– Проклето яже! — вдруг кричит Дуэн и сбрасывает скорость.
Мы вертим головами и замечаем впереди несколько человек в военной форме, с оружием.
– Усташи! — шипит наш провожатый. — Седети тихо! Говорить буду я.
– Че там, че? — Кол с интересом просовывает голову между передними сидениями.
– Патруль, — досадливо морщится Дуэн. — Проверка машина. Тихо!
Я передвигаюсь к дверце, откидываюсь назад. «Фиат» подъезжает к поднявшему руку человеку. Рядом стоит второй. А еще четверо застыли шагах в пяти, широко расставив ноги. Оружие — диковинные автоматы, у которых рожок вставляется позади пистолетной рукояти — они держат наизготовку. Засученные рукава, темная форма, маленькие погоны. Невольно вспоминаются фильмы про Великую Отечественную. Не хватает только гортанного окрика: «Хальт! Аусвайс!».
Дуэн вываливается из машины, бойко оббегает ее спереди, на ходу что-то весело говоря патрульным. Говорят они по сербски. Ну, или по-сербско-хорватски.
– Пацаны, если че — прикроемся машиной и будем уходить в зеленку, вот, — цедит Шпала.
Молчим, наблюдаем. Дуэн достает документы, не переставая сыпать словами. Кажется, он рассказывает какой-то анекдот.
Тот патрульный, что стоит ближе к нему, кивает, второй улыбается. Просмотрев документы, они возвращают их нашему провожатому.
Фу-ух, вроде, пронесло.
Улыбчивый патрульный — такой же носатый и чернявый, как и Дуэн — стволом автомата указывает на «Фиат», что-то спрашивает. Толстяк машет руками, смеется, идет к машине.
– Штанд [12] ! — рявкает патрульный, передергивая затвор. — Руке горе [13] !
Дуэн, не переставая смеяться, вдруг срывается с места и бежит вдоль дороги. Он пробегает мимо машины и я вижу, что у него совершенно белое лицо, на котором застыла яростная гримаса. Патрульные бегут следом. Дуэн выхватывает из-за спины большой черный пистолет и стреляет. Два выстрела отдаются в скалах гулким эхом.
Грохочут автоматы. Стреляют все — и те двое патрульных, что бегут сейчас за Дуэном, и четверо их товарищей. Пули звонко целуют багажник «Фиата». Кол пригибается, закрыв руками голову. Шпала лезет из машины. Я тоже распахиваю дверцу. Теперь надо выскочить и попытаться прикрыться машиной.
12
Штанд (серб.) — Стоять!
13
Руке горе (серб.) — Руки вверх!