Чингисхан. Пенталогия
Шрифт:
Группа людей, одиноко стоявшая под стенами города, выглядела необычно. Трое мускулистых мужчин под присмотром Тэмуге работали у кузнечных мехов. Чингис и Хасар стояли рядом с пленником. Все остальные монголы рядами расположились вдали и наблюдали.
Наконец кузнецы подали знак, что серебряные монеты в чугунном котле расплавлены. Один из них окунул палку в раскаленную жидкость. Палка обуглилась, а шипящие капли расплавленного серебра брызнули вверх. Двое других мужчин просунули длинные деревянные жерди сквозь рукоятки котла и подняли его над мехами и железной коробкой с раскаленными добела углями.
Видя, как подносят котел с бурлящей
– Сто тысяч ук серебра, мой господин, – взмолился он, обливаясь потом.
Толмач приподнял глаза, но держал язык за зубами, и наместник начал громко молиться. Когда кузнецы поднесли котел, Чингис заглянул внутрь на кипящую массу и уверенно кивнул.
– Передай ему эти слова на его языке, – обратился он к переводчику. – Ни серебро, ни золото мне не нужны.
Иналчук в отчаянии поднял глаза, когда переводчик заговорил.
– Что он делает, друг мой? Во имя Аллаха скажи, должен ли я умереть!
Переводчик немного помолчал, печально уставясь на бурлящее серебро. Оно расплескивалось по краям котла и застывало, покрывая их коркой.
– Боюсь, что так, – подтвердил толмач. – По крайней мере, все произойдет быстро, так что приготовь душу для встречи с Аллахом.
Безучастный к их разговору, Чингис продолжил:
– Прими от меня этот дар, наместник Отрара. Возьми столько, сколько сможешь удержать. – Не меняя холодного выражения лица, он повернулся к Хасару: – Держи его руки вытянутыми, только смотри не обожгись.
Хасар слегка оглушил наместника кулаком по голове. Потом вытянул свои руки, давая ему понять, что нужно делать. Иналчук выразил протест громким криком. Даже меч, приставленный к его горлу, не мог заставить его поднять руки. Разъяренный Хасар схватил наместника за руку и, приставив ее локтем к своему колену, сломал об него кость, словно палку. Иналчук громко кричал, но по-прежнему сопротивлялся. Чингис одобрительно кивнул, и Хасар обошел вокруг наместника, чтобы сломать другую руку.
– Делай, что они велят, брат! – сорвался толмач. – Может быть, ты останешься жив!
Иналчук услышал его слова сквозь отчаяние и рыдание и послушно протянул связанные руки, поддерживая одной другую. Чингис кивнул кузнецам, и те наклонили котел, выливая серебро через край.
Струя кипящего металла покатилась на ладони наместника, будто он собирал искрящуюся серебряную влагу дождя. Иналчук раскрыл рот, чтобы закричать, но не смог издать ни звука. От жара пальцы спаялись, плоть таяла, словно глина.
Наместник отдернул руки назад, неосторожно брызнув раскаленным металлом себе на лицо. Изо рта вытекла черная каша, губы превратились в спекшуюся, глиноподобную массу. Когда Чингис встал над ним, глаза наместника были пусты, и хан с интересом рассматривал его руки, ставшие теперь как будто раза в два больше своего естественного размера.
– Из-за тебя я пришел в эти пустынные земли, – сказал Чингис дрожащей фигуре. – Я предлагал тебе мир и торговлю, а ты прислал мне головы моих людей. Теперь я дал тебе твое драгоценное серебро.
Иналчук ничего не сказал, беззвучно шевеля губами.
– Разве у тебя не найдется для меня слов благодарности? – продолжал Чингис. – У тебя пересохло горло? Тогда прими от меня этот напиток и утоли жажду. И может быть, ты услышишь слабое эхо той боли, которую ты причинил мне.
Переводчик онемел от ужаса, но Иналчук все равно ничего не слышал. Кузнецы опрокинули котел и вылили остатки металла наместнику на лицо, но хан уже потерял к нему интерес и перевел взгляд на другой объект. Умасленную бороду наместника спалил огонь, рот до краев наполнила желтоватая жижа, но Чингис по-прежнему смотрел на людей, стоявших на городских стенах. Многие отвернулись, поняв наконец, что смерть уже спешит и за ними.
– Катапульты готовы, Хасар, – сказал Чингис, не сводя глаз со стен. – Завтра с рассвета начинай ломать стены. Я хочу, чтобы не осталось камня на камне. После нашего ухода Отрар никогда не подымется из руин. Город исчезнет с лица земли со всеми его обитателями.
Полностью разделяя ненависть брата, Хасар поклонился:
– Как прикажешь, мой повелитель.
Напрягая слух, Старец стоял возле крошечной решетки, вмонтированной высоко в стене камеры. Он видел только бледные очертания в темноте, но слышал шорохи юного тела, пробудившегося от наркотического сна. Старец был терпелив и потому ждал. Сколько же раз он руководил юношей, совершая ритуал пробуждения? Своему новобранцу он показывал сад во всем его великолепии, усиленном наркотическим снадобьем, что добавлялось в сладкое, как сироп, вино. Юноше показали рай, но теперь, в полутьме, его взору предстанет ад.
Услышав испуганный возглас внизу, Старец тихо улыбнулся. Ему припомнились и страх, и смятение, которые испытал он сам уже так много лет назад.
В маленькой камере смердело трупами. Тела с обмякшей плотью лежали сверху на юном воине. Старик слышал его шепот и всхлипывания, когда молодой человек пробирался сквозь завал онемевших конечностей. А ведь казалось, что всего пару секунд назад он еще сидел в удивительном и безумно прекрасном месте. Старец создал совершенный сад и тщательно отобрал женщин, учтя каждую мелочь. Это были изысканные создания, а наркотик воспламенил юношу до того, что даже легкое прикосновение к его коже едва не сводило с ума. Потом он лишь на один короткий миг закрыл глаза, а очнулся уже среди зловонных трупов.
Старец напряг зрение, вгляделся во мрак. Там было заметно движение, проблески силуэтов. Юноша сбрасывал мертвые тела вниз. Его руки наверняка ощущали гнилое мясо и, возможно, даже копошащихся червей. Юноша стонал, его рвало. Зловонный запах был невыносим, и Старец прижал к носу мешочек с ароматными розовыми лепестками. Он ждал. Каждое мгновение будоражило нервы, но он был мастером своего дела.
В этом тесном мирке склизкой смерти юноша был обнажен. Он срывал кусочки блестящей кожи, прилипшие к его телу. Юный рассудок был еще слишком раним для таких испытаний, сердце, должно быть, билось на пределе возможного. Старец знал, что только очень молодые люди могли бы пережить такой опыт, да и те впоследствии вспоминали бы его до конца своих дней.
Внезапно осознав, с чем он имеет дело, юноша в ужасе закричал. Представив, что тот мог бы сейчас вообразить, Старец улыбнулся и приготовил лампу, которая стояла у него в ногах, чтобы случайные отблески света не испортили урок. Внизу отрок обратился к Аллаху с молитвой об избавлении из зловонной обители ада.
Когда Старец распахнул дверь камеры, свет лампы рассеял мрак и ослепил юношу. Прикрывая глаза руками, тот попятился назад. От страха и неожиданности его мочевой пузырь сжался, и, к удовольствию Старца, послышалось журчание горячей мочи. Он хорошо рассчитал момент. Из-под сжатых ладоней юноши брызнули слезы.