Чингисхан. Пенталогия
Шрифт:
Но при всем при этом он проиграл. Вновь стал стягиваться вокруг головы знакомый обруч. На каждом встревоженном лице ему теперь мнилась скрытая усмешка. Среди воинов, казалось, идет перешептывание. А вот отец не проиграл бы. Каким-нибудь непостижимым образом он бы изловчился вырвать победу даже из поражения…
Угэдэй отдал свежие приказы, и три тумена, перестав преследовать утратившие стройность ряды цзиньцев, возвратились назад. При этом, как ни в чем не бывало, люди ждали команды к бою, а минганы, быстро и легко перестраиваясь в конные квадраты, вставали лицом
Внезапная тишина была подобна ломоте в ушах. Угэдэй, потный, с полыхающим лицом, медленно тронулся вдоль рядов своих нукеров. Пожелай сунские генералы действительно учинить над ним расправу, они бы даже не стали дожидаться подхода цзиньцев – сейчас для успешного броска хватило бы и половины их армии. Угэдэй сглотнул, поводя языком по рту, пересохшему настолько, что дыхание застревало в горле. Нетерпеливым жестом он велел стольнику доставить бурдюк с вином, а когда дождался, судорожно припал к его кожаному сосцу, безостановочно булькая крупными глотками. Боль в голове все не убавлялась, а в глазах как будто начинало мутиться. Вначале подумалось, что это пот, но, как ни вытирай, он все не исчезал.
Монгольские тумены завершили перестроение, при этом сотни воинов все еще не могли отдышаться, а многие перевязывали себе кровоточащие раны. Вон на кобылице – не своей, едущей усталой трусцой, – показался Тулуй. Братья переглянулись, с виноватой досадливостью отведя друг от друга глаза, и младший еще раз посмотрел вслед снова ускользнувшему императору.
– Ишь, везучий какой, – тихонько заметил он. – Ну да ничего. У нас теперь его земли, его города. Армии его истреблены, остался только этот сброд из недобитков.
– Хватит, – осек Угэдэй, потирая виски. – Нечего тут разливаться медом. Мне теперь остается одно: завести войско в сунские земли. Они дали прибежище моим врагам и знают, что с рук им это не сойдет. – Поморщившись, он снова припал к бурдюку и сделал глоток. – За мертвых, так или иначе, надо будет отомстить, пусть и не сию минуту. Построй людей, и трогаемся на север, да поскорее. Но чтобы не очень заметно, ты меня понял?
Тулуй улыбнулся: кому из командиров нравится отступать, тем более под глумливым взором врага? Хотя люди понимают гораздо больше, чем кажется Угэдэю. Сплошную стену из сунских солдат они видят ничуть не хуже, чем он сам. И ни один из нукеров сейчас не закричал бы криком: «Пустите меня на нее первым!»
Тулуй собирался повернуть лошадь, когда в отдалении неожиданно бахнул одинокий пушечный выстрел. Было видно, как со ствола одного из выстроенных в ряд сунских орудий сорвалось округлое облачко дыма. А из пушечного жерла – это видели оба, и хан, и его брат – вылетел какой-то предмет и, прокувыркавшись в воздухе, брякнулся среди поля в паре сотен шагов. Секунду-другую оба брата сидели, не шевелясь, после чего Тулуй, пожав плечами, поскакал взглянуть, что это там. В седле он держался прямо, с легкой надменностью, зная, что взглядов на нем сейчас сосредоточено больше, чем на участниках состязаний в Каракоруме.
К тому моменту, как Тулуй возвратился с каким-то холщовым мешком, поглядеть на происходящее через тумены прискакал и Хасар. Кивнув племянникам, он потянулся было к мешку, но Тулуй, качнув головой, протянул свою ношу Угэдэю.
Хан смотрел на нее, помаргивая, перед глазами у него двоилось. Какое-то время Тулуй тщетно дожидался приказа, а затем сам вспорол на мешке веревку и, вынув оттуда содержимое, фыркнул и чуть не выронил от отвращения. Оказывается, он держал за волосы осклизлую трупную голову с истекающими гноем веками.
На жирном жгуте спутанных волос голова вяло вращалась. Угэдэй мрачно сощурился, узнав лицо управляющего из города, где побывал поутру, – кстати, когда: сегодня или вчера? Уму непостижимо. Ведь сунская армия к городу тогда еще не подошла – хотя, видимо, и следовала по пятам. Послание было столь же недвусмысленным, как и безмолвные ряды сунских солдат, каменно стоящие на границе. Значит, в земли царства Сун ему не пройти ни под каким предлогом.
Угэдэй приоткрыл рот, собираясь что-то сказать, но тут голову ему зигзагом прошила боль, какой прежде еще не бывало. Наружу донесся лишь нутряной клекочущий хрип. Тулуй, видя, как у брата помутнели глаза, бросил никчемную тыкву наземь и, подведя лошадь вплотную, подхватил Угэдэя под локоть.
– Тебе нехорошо? – спросил он вполголоса.
Брат покачнулся в седле, и Тулуй испугался, как бы он не упал перед туменами. После такого предзнаменования, особенно перед лицом врага, хану уже не оправиться. Прижав свою лошадь к лошади брата, Тулуй для поддержки обнял Угэдэя за плечо. С другого бока неловким от беспокойства движением то же самое проделал Хасар. Шаг за шагом, мучительно одолевая расстояние, они завели лошадь хана в конные ряды и там под настороженными взглядами нукеров спешились.
Угэдэй держался, мертвой хваткой вцепившись в рожок седла. Лицо его странным образом перекосилось, левый глаз безостановочно слезился, а правый был расширен явно в мучении. Пальцы хана Тулую пришлось разгибать силой, после чего Угэдэй, обмякнув, словно спящий ребенок, угловато соскользнул в руки брата.
Тулуй стоял, ошеломленно озирая подернутое бледностью лицо хана, а когда посмотрел на Хасара, в ответ увидел такой же, как у него самого, встревоженный взгляд.
– В стане у меня есть хороший шаман, – сказал Тулуй. – Пошли мне еще и твоего, да еще цзиньских и магометанских лекарей, какие только есть.
В кои-то веки Хасар не стал с ним спорить. Взгляд его переходил с одного племянника на другого, понимающий, но беспомощный. От такой участи впору было содрогнуться.
– Все сделаю, – кивнул он. – Только вначале не мешало бы отдалиться от того войска, пока им не пришло в голову проверить нас на стойкость.
– Дай команду туменам, дядя. А я займусь моим братом.
Повинуясь жесту Тулуя, Хасар помог поднять Угэдэя на лошадь племянника, жалобно заржавшую под двойным весом. Брата Тулуй перехватил поперек груди, иначе тот свалился бы. Лошадь пустил рысцой. Ноги хана безвольно болтались, голова моталась из стороны в сторону.