Чингисхан. Пенталогия
Шрифт:
Направленный на шамана взгляд Угэдэя был затуманен страхом, который он тщетно пытался скрыть.
– Что ты имеешь в виду? У меня сейчас голова кругом – так и гудит, так и звенит. Говори со мной яснее, как с малым дитем. Тогда я тебя пойму.
– За твое возвращение, повелитель, назначена цена. И неизвестно, сколько пройдет времени, прежде чем они позовут тебя обратно во тьму. Может, день, а может, всего несколько вдохов – сказать не берусь.
Угэдэй напряженно застыл.
– Снова через такое я пройти не смогу – ты понимаешь меня, шаман? Я буквально не мог дышать. – Глаза
– Пока не могу, повелитель. У нас очень мало времени, и надо, чтобы ум у тебя был ясен.
– Тогда делай, что надлежит, Морол. Я дам любую цену. – Угэдэй уже видел убитых лошадей и лишь устало покачал головой, сквозь стену хошлона глядя туда, где они, как он знал, сейчас лежали. – У тебя в распоряжении и мои стада, и мои забойщики, всё к твоим услугам.
– Извини, повелитель. Но лошадей недостаточно. Ты нам возвращен…
– Говори! – нажал хан. – Кто знает, сколько времени мне еще отпущено!
Шаман стал выдавливать слова, противные его собственному слуху:
– Нужна еще одна жертва, повелитель. Кто-то хочет твоей собственной крови. Таково было условие сделки, благодаря которой ты возвращен земле. В этом причина.
Морол был настолько сосредоточен, ожидая ответа Угэдэя, что не услышал, как к нему со спины придвинулся Хасар. В следующую секунду шаман оказался вздернут к нему лицом.
– Ах ты, выродок, – протянул дядя хана, плотоядно оскалившись и подтягивая шамана к себе, как пес подтягивает крысу. – Эти игры среди вас, желтоухих собак, мне хорошо известны. Последней, помнится, мы сломали хребет и бросили ее на пищу волкам. Ты думаешь, что можешь запугать мою родню?
Мою родню
? Затребовать крови за твои невнятные заговоры и причеты? Так вот, шаман: только после тебя. Вначале околеешь ты, а там посмотрим.
Произнося это, Хасар снял с пояса короткий нож и, держа его в опущенной руке, легонько ткнул Морола в пах, да так быстро, что никто и глазом моргнуть не успел. Шаман ахнул и опрокинулся на спину, а Хасар неторопливо отер нож, но из руки не выпускал, в то время как Морол извивался, притиснув к ране ладони.
Угэдэй медленно поднялся с ложа. Он был худ и слаб, но глаза его светились гневом. Хасар холодно поглядел на него, не желая смиряться.
– Ты режешь моего собственного шамана, дядя, и это в моем-то стане? – прорычал он. – Ты, должно быть, забыл, где находишься. И кто такой
я.
Хасар дерзко выпятил подбородок, хотя нож убрал.
– Я вижу его насквозь, Угэдэй, мой хан и повелитель. Этот колдун хочет моей смерти, поэтому и шепчет, чтобы в жертву принесли кого-нибудь родственной с тобой крови. Все эти желтоухие собаки по колено погрязли в заговорах и навлекли немало боли моей –
твоей
– родне. Тебе не следует принимать на веру ни единого его слова. Давай несколько дней повременим и увидим, как ты пойдешь на поправку. Силы к тебе вернутся, ставлю на это моих собственных кобылиц.
Морол взгромоздился на колени. Его прижатая к паху рука была красной от свежей крови; от боли он чувствовал себя слабым и немощным.
– Имя мне пока неизвестно, – зло глядя на Хасара, сказал он. – Это не мой выбор. А жаль.
– Шаман, – тихо произнес Угэдэй. – Моего сына ты не заберешь, даже если от этого будет зависеть сама моя жизнь. И жену я тебе не дам.
– Твоя жена, повелитель, не твоей крови. Позволь мне еще раз провести гадание и выяснить имя.
Опускаясь на ложе, Угэдэй кивнул. Даже эта небольшая трата сил довела его чуть ли не до обморока.
Морол, по-стариковски кряхтя, поднялся на ноги, сгибаясь от боли. Хасар зловеще улыбнулся ему. Из пятна между ногами шамана сочилась кровь, которую тут же впитал войлок.
– Тогда давай пошевеливайся, – поторопил Хасар. – А то у меня к таким, как ты, терпения нет, в особенности нынче.
Морол предпочел отвернуться от человека, которому чинить насилие так же легко, как дышать. Под взглядом Хасара он не мог размотать халат и осмотреть свою рану. А между тем она пульсировала и жгла. В попытке прояснить сознание Морол покачал головой. В конце концов, он ханский шаман, и прорицание должно состояться по всем правилам. А после этого никто не знает, сколько ему еще останется.
Под презрительным взглядом Хасара Морол послал своих слуг за благовонными свечами. Вскоре от дыма в хошлоне стало не продохнуть, а Морол добавил в горящую чашу еще и своих трав, вдыхая мятную прохладу, от которой боль в паху чуть успокаивалась. Через какое-то время она и вовсе сошла на нет.
Вначале Угэдэй закашлялся от резкого дыма. Один из слуг все-таки дерзнул ослушаться сурового шамана, и возле ног хана появилась чаша с вином, к которой тот припал, словно умирающий от жажды. На щеки его наконец возвратился румянец. Глаза засияли очарованием и ужасом, когда он увидел, как Морол готовится раскинуть кости прорицателя, предоставляя их четырем ветрам и призывая духов направлять его руку.
Одновременно шаман взял горшок с зернистой черной смесью и втер немного себе в язык. Выпускать свой дух повторно через такой краткий промежуток времени опасно, но он напрягся, невзирая на то, что сердце готово было выскочить из груди. От горечи смеси выступили слезы, да такие, что казалось, глаза шамана сияют в темноте. Когда Морол закрыл рот, зрачки у него сделались огромными, как глаза умирающих лошадей.
Наслоения войлока постепенно пропитывались кровью, и в воздухе начинало ощущаться зловоние. В дурманящем аромате свеч истощенные люди с трудом держались на ногах, а Морол, наоборот, будто расцвел: зернистая смесь укрепляла его плоть. Голос шамана извергался в песнопении, а сам он двигал мешок с костями к северу, востоку, югу и западу – снова и снова, взывая к духам дома направлять его.
Наконец он резким движением бросил кости, так что их желтоватые куски разлетелись по войлоку. Крылось ли прорицание в том, как они подскочили и разлетелись по сторонам? Морол ругнулся, а Хасар язвительно ухмыльнулся попытке шамана истолковать то, как они упали.