Чингисхан. Пядь земли
Шрифт:
Следственно, деревня постепенно разрасталась, потому что кузнецы едут не в одиночестве, а ещё, просто благодаря начатому движению и наличию здания Сената, прибывают торговцы, вдовы, кандидаты в дружину и прочие, прочие...
Южная часть деревни непомерно разрослась шатрами и хибарами из свежесрубленного леса. Деревню ещё нельзя назвать городом, но она к этому званию стремится.
— Не убижыт, гы, — вновь заулыбался Альвомир.
«При взгляде на него не захочешь даже намёком проявлять угрозу, лишь бы не пришиб», — подумал Эйрих. — «А внутри он просто маленький мальчик,
Некоторое время спустя, Тиудигото дала знак входить в дом.
— Вкусно, мясо, много! — уселся Альвомир за стол, а затем посмотрел на Эйриха. — Эйрих, еда!
Эйрих сел рядом и взял первый кусок мяса из серебряного блюда. Оленя пристрелили сегодня утром, причём сам Эйрих к этому не имел никакого отношения — это работа Зевты со своими дружинниками.
Тщательно пережёвывая хорошо прожаренное и перчённое мясо, Эйрих думал о ситуации вокруг собственного отца.
Зевта стал большим человеком, консулом при Сенате, хотя в народе ходит молва, что власть его равна рейксовой, а сам он без пяти минут рейкс. На самом деле всё намного сложнее, потому что у консула есть ограничения власти, накладываемые народными трибунами и вторым консулом. Должность второго консула вакантна, потому что Сенат хочет использовать её для приманивания кого-нибудь особо ценного и могущественного. Но пока нет второго консула, обязанности его выполняет Зевта, к которому приставили проконсула Хротмара.
Хротмар — это уважаемый старец, некогда бывший старейшиной одной из деревень, но ушедший на покой, с передачей должности в пользу своего сына. Не пожелав входить в Сенат, хотя его туда активно звали, он согласился стать проконсулом, чтобы регулировать деятельность Зевты, считавшимся молодым для столь ответственного поста. Старики меряют мир по себе и все, кто младше, кажутся им глупыми и наивными.
«Если отец кажется им слишком юным и требующим контроля от кого-то из „взрослых“, то каким им кажусь я?» — подумал Эйрих, откусывая от бедра оленя.
Вопросы по поводу возрастного ценза пока поднимать рано, потому что это не в интересах самого Эйриха, но старики в Сенате уже начинают потихоньку бурчать.
— Ты не задумывался об отдельном доме, сын? — вдруг спросила Тиудигото.
Это не было неожиданностью, потому что он стал дружинником, а ещё замещает должность претора, что делает его, в глазах общества, полноценным взрослым мужчиной и всем, кроме сенаторов, плевать, что идёт его тринадцатая зима. Скоро пойдут слухи, дескать, Эйрих — это сопляк, не желающий отрываться от материнской сиськи. Надо разбираться с этим.
— Задумывался, — кивнул Эйрих. — На днях переселюсь в бражный дом.
Кормёжка там похуже, чем в доме родителей, потому что готовят на большое количество мужей, но жить там можно и это позволит избежать неудобных вопросов.
— Если неудобно, то можешь пожить у нас ещё! — почему-то спохватилась Тиудигото.
— Нет, давно надо было, — покачал головой Эйрих. — Как тронемся в путь, это будет неважно.
Почему-то у него была уверенность, что сенаторы примут верное решение. На стороне воззваний Эйриха стояла аристотелевская логика, а против стоит лишь трусливое нежелание что-то менять. Эйрих говорит об угрозе от гуннов, а старики не хотят поднимать свои дряхлые задницы и двигаться дальше на запад.
Дополнительным козырем Эйриха был отец Григорий, который поддерживает идею переселения в Италию, а также его паства, которая многочисленна, если считать по всем деревням. Священников у готов много, они признают быстрый взлёт отца Григория, но иерархия санов ещё не до конца определилась. Впрочем, на новом месте надо будет построить хорошую церковь, ответственным за которую назначить отца Григория, чтобы никто не усомнился, что в духовной среде главный именно он.
«Ведь это так у римлян работает?» — попытался припомнить Эйрих, запивая мясо разбавленным вином. — «У кого больше церковь, тот и важнее?»
Альвомир глотал мясо почти не пережёвывая, стремясь съесть всё, что ему положили здесь и сейчас. Еда — это главная его радость, которой Эйрих, по возможности, потакал. Всё-таки, он жалел этого гиганта, обделённого умом...
«Вопросы с верой надо решить», — вдруг подумал Эйрих. — «Отец Григорий, как наиболее лояльный человек веры, будет назначен главным, как Папа у римлян, а остальные в соответствующей иерархии, но с этим они пусть сами разбираются. Надо будет написать доклад и выставить его на обсуждение в Сенате. Старики опять подерутся, потому что там половина выросла во язычестве, а не при Христе...»
Надо было что-то делать с насилием в Сенате, где почтенные старцы дерутся словно дети. У Эйриха было мало надежды на повестку следующего заседания, но, со временем, проблема должна решиться.
«Ведь древние римляне были не менее суровы, чем готы», — подумал Эйрих. — «Хотя кто сказал, что они не дрались на заседаниях?»
С другой стороны, каждый старик в Сенате считает, что влияет на судьбу всего готского племени, и это действительно так, на самом деле, поэтому неудивительно, что каждый сенатор борется, используя все доступные аргументы.
Эйрих не знал, как решать эту проблему. Опыт прошлого в этом нисколько не помогал, потому что монголы, собираясь на курултаи, (4) вели себя сдержанно, потому что курултай — это знаковое событие, случающееся в особых случаях, с сотнями уважаемых людей вокруг. А готские старейшины друг друга, в большинстве своём, не уважают, у них старые счёты, старые обиды и оскорбления, а ещё заседания Сената происходят на регулярной основе, потому что готам сильно не хватает законов. Законов, можно сказать, нет.
«Я уже вошёл в историю тем, что с моей подачи принимаются первые письменные законы остготов», — подумал Эйрих. — «Но я обязательно сделаю больше».
— Ты чего такой задумчивый? — спросила Тиудигото, докладывая ему дополнительные куски мяса.
— Думаю о Сенате, мать, — ответил Эйрих.
— Ох уж эти старики... — вздохнула она. — Слухи ходят...
— Что люди говорят? — заинтересовался Эйрих.
— Говорят, что старики нашли себе новое развлечение — послушают твои слова или Зевты, а затем драку устраивают, — ответила Тиудигото. — Не к добру это.