Чингисхан. Сотрясая вселенную
Шрифт:
— Тогда я жду, что ты покажешь мне новые места для набегов, — произнёс вождь. — С остальными вождями договоримся как-нибудь, но места должны быть поистине богатыми и беззащитными.
— Тогда мне нужен один из рабов — Хрисанф, — выдвинул встречное требование Эйрих.
— Можешь забрать его в счёт своей доли, — махнул рукой Брета.
Неприятно лишаться даже скромной воинской доли, но...
— Я согласен, — сказал Эйрих.
— Добыча с того римлянина на башне — она исключительно твоя, — довольно усмехнулся Брета. — Никто не имеет права
— Да, вождь, — поклонился Эйрих.
— Ступай, — отпустил его довольный разговором Брета. — И езжай в деревню вместе с обозом, изучай римские записи, ищи мне подходящие цели...
/4 августа 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, г. Константинополь, Большой дворец/
Флавий Аркадий, император Римской империи, усталым взглядом смотрел на представление лучших актёров. «Троянцы» Еврипида — трагедия, древняя и нетребовательная к декорациям.
Нет, декорации здесь были, богатые и сравнительно масштабные, но они не идут ни в какое сравнение с настоящим театром.
А император устал. Ему было лень идти в театр, поэтому актёры-трагики сами пришли в его дворец и дают образцовое представление. Но... Это всё равно не то.
Император не знал, чего хотел. И если раньше он бы потратил много сил на удовлетворение этого зудящего на краю сознания желания, то сейчас ему было банально лень что-то предпринимать. Потому он терпел скуку, перебарывал лень и смотрел на представление.
Этот тощий и, внешне, слабосильный человек пребывал в меланхолии. От императорских дел он фактически самоустранился, передав реальную власть, неофициально, Флавию Антемию — консулу Западной и Восточной Римской империи (3) и префекту претории... На самом деле, император просто позволил ему утянуть всю исполнительную власть из собственных рук.
— Ещё раз, — потребовала малышка Пульхерия, когда актёры поклонились.
Толстенькая девочка, в украшенном жемчугом платье, аж подпрыгивала на своём маленьком троне в особо эмоциональные моменты. Купольный зал, начиная с правления Аркадия, играющий роль зала тронного, отзывался многочисленным эхо, повторяющим смех Пульхерии. Девочка смеялась там, где актёры старались вызвать слёзы, а там, где надо было смеяться или радоваться, она не реагировала вообще никак. Ещё пару лет назад Аркадий бы обеспокоился, но не сейчас.
Возможно, меланхолия окончательно взяла верх над Аркадием после смерти любимой жены. Элия Евдоксия, единственная его жена, любимая, мать пятерых его детей, ушла три года назад...
Аркадий не видел смысла существовать дальше, но прервать это бессмысленное существование не позволяла религия. Империя его уже не волновала, не волновали доносящиеся слухи, порочащие его благоверную жену и твердящие, что Феодосий — не его сын... Это неважно, даже если бы было правдой.
«Там, на небесах...» — подумал Аркадий. — «Ничего не важно».
Самоустранившийся от власти император — это лучшее, что может сидеть на троне. Так считал Флавий Антемий.
Пока император смотрел представление, Антемий сидел в соседнем зале и разбирался с последствиями чужих и своих решений.
Чужие решения — пускать варваров в пределы империи. Свои решения — упускать эту беду из виду, полностью посвятив себя придворным интригам.
А беда грозила стать огромной, с перспективой перетечь в трагедию, а из неё в катастрофу.
— Насколько велик ущерб? — спросил Флавий Антемий у комита священных щедрот, (4) Флавия Валерия.
— В крупные города вторгались лишь дважды — Сирмий и Диррахий, — сообщил комит. — Но это малые отряды, их набег успешно отразили...
— Я не спрашиваю о военных делах, — раздражённо произнёс Антемий, а затем начал заводиться. — Я спрашиваю тебя: каковы наши материальные потери?
— Крупные города не страдают, у готов недостаточно сил и духа на их осаду, — зачастил комит. — Но они грабят посёлки и виллы знатных людей. Латифундии Паннонии, в этом году, едва ли передадут зерно в казну...
Проблему надо как-то решать. Срочно.
— Акакий! — крикнул имперский консул. — Пригласи на вечер комита Иоанна.
— Того самого, господин? — заглянул в кабинет верный слуга.
— Того самого, Акакий, — кивнул консул.
Слуга вновь скрылся, а Флавий Антемий тяжёлым взглядом уставился на комита священных щедрот.
— Думаешь, наверное, что я злой человек? — спросил консул.
— Нет, — ответил Флавий Валерий.
— Он достаточно долго трахал императрицу, пора отрабатывать съеденный хлеб и оправдывать гордое звание комита священных конюшен, — с серьёзным лицом произнёс консул.
А затем они оба рассмеялись.
/6 августа 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, безымянная деревня в лесу/
— Я могу решить дело миром, — произнёс отец, почему-то чувствующий себя виноватым. — Моего влияния на вождя...
— Нет, — впервые в жизни перебил его Эйрих. — Я принял вызов. Я убью его.
Они сидели перед «каминусом», который, на поверку, оказался римской печью, коих Эйрих увидел целых восемь штук — в вилле Кастора.
Виссарион работал не на страх, а на совесть, потому что сам спал возле этой печи длинными ночами. Печь, как давным-давно объяснил раб, долго держала тепло в своих камнях, поэтому дров нужно не так много, а дома всегда тепло — даже осенью. Зимой, конечно, прохладно, но на то есть тёплая одежда...
— Он выше и старше тебя, — напомнила Тиудигото.
— Я убью его, — повторил Эйрих.
Вокруг печи собралась вся семья, даже Фульгинс с Афанариком и Мунто. Вторая жена отца, к слову, была на сносях, поэтому скоро ожидается ещё один претендент на отцовское наследство. Или претендентка.