Чингисхан. Тэмуджин. Рождение вождя
Шрифт:
– Ух, какой он большой! – воскликнул Хасар, сверху оглядывая его, глазами измеряя туловище зверя. – С годовалого бычка будет, однако.
– Шкуру будем снимать? – спросил Тэмуджин, обращаясь к отцу.
Есугей с суровым лицом, думая о чем-то своем, сказал:
– Нет, шкуру трогать не будем. Мы похороним его на этом бугре.
Братья удивленно переглянулись, но переспрашивать не стали. Они молча взяли тяжелую тушу, потащили к бугру. Сняли с поясов свои мадаги и, опустившись на колени, стали рыть, снимая сверху травянистый дерн. Работали молча. Есугей стоял в стороне, заложив руки за спину, наблюдал за ними.
Вырыли
Хасар, напряженно думавший о чем-то, уставившись на свежую могилу, спросил:
– А почему он беззубый вышел против нас? Ведь другие и с зубами не выходят против людей.
– Он вышел, чтобы принять достойную смерть, – сказал Есугей и, глядя на недоуменно застывшие лица сыновей, пояснил: – По нему видно, что он был сильный и отважный зверь, но от него отвернулась удача – так с каждым может случиться. Но когда волк теряет зубы, его покидают сородичи и он остается один. Голодный, он обессиливает, и на него набрасываются вороны и грифы, облепляют мухи и черви. А этот не захотел такого позора, решил умереть от оружия.
– Волки, оказывается, бросают своих, – разочарованно сказал Тэмуджин, – я не думал, что они такие.
– Другим надо выживать и растить потомство, – задумчиво промолвил Есугей. – Таков закон жизни.
Больше они об этом не заговаривали. Сев на коней, тронулись в путь.
Ближе к полудню Бэктэр первым увидел впереди далекое, в перестрелах десяти от них, большое скопление лошадей и людей возле них. С полтысячи разномастных коней да еще около сотни всадников и пеших рассыпались по низине между двумя склонами. Черневшие издали люди размером казались с муравьев. В середине всего этого скопления стояла небольшая приземистая юрта.
– Что это за люди? – Бэктэр указал на них.
– Это наши люди, – Есугей, пристально всматриваясь вперед, рукоятью плетки сдвинул войлочную шапку на затылок. – Здесь вы и побудете в эти дни.
– А кони тоже наши? – спросил Хасар.
– И кони наши, – сказал Есугей. – Сюда я согнал трехлеток и четырехлеток из ближних табунов для объездки. Парней из заречных куреней созвал. Хамниганский вождь с верховьев Ингоды просит у меня триста объезженных лошадей.
– А почему мы должны отдавать хамниганам своих лошадей? – недовольно нахмурился Хасар. – Они что, требуют у нас?
Многое позволял Есугей Хасару – нравился он отцу своим задиристым нравом – и на этот раз он не рассердился на него за лишние расспросы, за что кому-нибудь другому сейчас, может быть, не поздоровилось бы.
– Нет, они не требуют, – с усмешкой сказал отец. – Кто может от нас чего-то требовать? Взамен они дают нам рога изюбря и медвежью желчь.
У Хасара от изумления расширились глаза.
– Что-о? Рога… и желчь?… – склонившись над шеей коня, он возмущенно уставился на отца. – За такое богатство? Да он же хочет тебя обмануть!
– Ха-ха-ха! – закинув голову, захохотал Есугей, и за ним засмеялись братья, не удержав на лицах суровых мин.
– На что нам рога, на что желчь? – недоумевал Хасар. – Ведь люди их выбрасывают, когда режут коров и овец!
– Медвежью желчь и рога изюбря ценят китайцы, – терпеливо объяснял ему Есугей. – Из них они делают лекарства и много хороших вещей дадут нам за них.
– А китайцы что, едят их?
– Едят, когда у них заболят животы.
– А почему у них животы болят?
– Потому что они питаются дурной пищей.
– А какой это – дурной?
– Травой разной.
– А-а, – поняв, что опростоволосился, Хасар решил грубостью исправить свою оплошку: – У китайцев и без желчи можно все отобрать. Когда я вырасту, всех китайцев, каких встречу, буду убивать! Ведь они убили Амбагай-хана.
– Амбагая убили не китайцы.
– А кто же тогда?
– Чжурчжени.
– А это кто, другие люди?
– Узнаешь, когда вырастешь. А пока лучше поменьше болтай и побольше слушай, что другие говорят.
– Отец, – Тэмуджин, наконец, улучил время, чтобы спросить. – Почему так далеко от куреня, да еще чужие парни объезжают наших коней?
Есугей долго не отвечал. Не дождавшись ответа, Тэмуджин чуть повернул голову, покосился на него. Тот, опустив голову и поглаживая усы, исподлобья смотрел вдаль.
– Разве нельзя было поближе, и наших парней позвать? – добавил Тэмуджин. – Ведь с радостью пришли бы.
Бэктэр, с равнодушным видом глядя в сторону, молча прислушивался к ним. Хасар, уже потеряв охоту к разговору и, взяв левее, отдалившись от них, пристально смотрел на приближающийся табун.
– У тебя, я вижу, острый глаз, – сказал Есугей наконец. – Многое ты научился видеть из того, что другие не замечают. И я скажу тебе прямо: я это сделал нарочно.
– Для чего?
– Чтобы не видели сородичи.
– Почему? – быстро спросил Тэмуджин, и даже равнодушный Бэктэр, не выдержав, взглянул на отца.
– В нашем роду немало таких, которые завидуют мне, – Есугей хмуро улыбнулся. – И они будут раздувать по айлам сплетни, мол, Есугею коней уже девать некуда, хамниганам их продает. А сами… – ровный голос его вдруг ожесточился. – Вы, дети мои, запомните: среди людей всегда найдутся такие, которые сами руки не поднимут, чтобы свой скот умножить, уберечь, зато уж если увидят, что ты что-то добыл, сделал для себя, слюнями будут истекать от зависти. У нас, у кият, думаете, нет таких? Некоторых пойти с тобой в небольшой набег чуть ли не упрашивать приходится, да и там от них немного толку. Но когда начинается дележ добычи, тут-то они – голодные волки… Сейчас такое время, что старые обычаи забываются, рода и племена распадаются. На вас нападут враги и что, думаете, все соплеменники придут на помощь?… Многих вы не дождетесь… Нет настоящего единства в родах, нет радости за брата. Вот почему я не хочу, чтобы наши сородичи это видели – не будет зависти лишний раз.
– Но они и так узнают, – сказал Бэктэр. – Ведь слухи как дым.
– Верно, узнают. Но узнать по слухам это не то, что увидеть своими глазами, яду будет поменьше.
Стали доноситься далекие, резкие крики людей, ржание лошадей. Впервые пойманные из табуна трехлетки и четырехлетки, взбесившись от страха, с оскаленными мордами вскидывались на дыбы, не подпускали к себе с трудом удерживающих их на волосяных арканах парней.
От троих мужчин, что стояли перед юртой, один быстро подошел к коновязи, с ходу вспрыгнул на буланого жеребца и резво порысил к ним навстречу. Приблизившись, он придержал заплясавшего под ним коня, кланяясь с седла, взял в сторону, пропуская их вперед, и пристроился сбоку.