Чингисиана. Свод свидетельств современников
Шрифт:
Додая чэрби речи мудрые пришлись владыке по душе, и отдан был приказ разжечь костры. И стали наши станом по всей долине Саарь хээр, и каждый из мужей разжег по пять костров.
Разъезд найманский, взиравший на долину с вершины Ханхар ханы, был ночью крайне поражен: «Ведь говорили, что монголов мало. Костров же здесь, в долине, больше, чем на небе звезд!»
И, в стан пригнав отбитую кобылу под плохоньким седлом, дозорные найманы доложили: «Монгольские войска заполонили всю долину; их силы, подобно бьющему из-под земли ключу, все прибывают. А ночью их костров пылает больше, чем на небе звезд».
Выслушав донесение дозорных, Таян-хан, сидевший в местечке Хангайн Хачир ус, послал гонца к сыну Хучулуг-хану со словами:
«ИстощеныНо мы наверно знаем: кони у монголов отощали. И потому я предлагаю: мужей найманских переправить за Алтай; там наше войско укрепим. В монголах страсть наживы разжигая, собакою на поводке притащим их в пределы отчины родной. Поскольку лошади у нас упитаны вполне, они в походе брюхо подберут, и только. А вражеские клячи выбьются из сил, костей мешок от них останется, пожалуй. Тут и ударим мы врагу навстречу».
Выслушав переданные ему слова отца, Хучулуг-хан рек раздраженно: «Труслив, как паршивая баба, отец мой, Таян-хан, и потому сейчас несет такое. Откуда вдруг привиделась ему монголов тьма? Ведь большинство их вслед за Жамухой прибились к нам».
И, понося на все лады отца, Сын передал ему через гонца: «Так может рассуждать лишь Таян-хан, Чьей трусости нет меры и конца, Чей путь от юрты — к пастбищу телят И, без привычки, — сразу же назад, Брюхатой бабе за нуждой пойти — Видать, не знал он большего пути».Услышав, как его поносит сын, Таян-хан молвил:
«В твоих насмешках, сын мой, Хучулуг, Надменности и похвальбы немало. А как дойдет до драки, свой испуг От глаз людских не скроешь ты, пожалуй. Надменный нрав показывай врагу, А я лишь повторить тебе могу: Ввязавшемуся в схватку забияке Уже не выйти без потерь из драки».Но Таян-хана правая рука, великий ноён Хори субэчи на это возразил:
«Нет, не доводилось отцу твоему никогда От равного силой врага удирать. Нет, хан Инанча билгэ не стерпел бы стыда В сраженье коней поворачивать вспять.Что ты заране возбоялся, Таян-хан?! Знай прежде, что ты такой отважный, мы верховодить бы поставили над всеми воинственную ханшу Гурбэсу. Все к одному: на счастие монголов и богатырь наш Хугсэгу сабраг вконец уж одряхлел — порядка в нашем воинстве не стало. Никчемный из тебя правитель вышел, Таян-хан».
В сердцах ударив по колчану, великий ноён Хори субэчи поворотил коня и прочь умчался.
Разгневанный речами великого ноёна, Таян-хан вскричал: «Не все ль равно, что умереть в бою, что долгий век влачить, дряхлея телом! А коли так — то будем биться!»
Найманы снялись с местечка Хачир ус и двинулись в направлении реки Тамир; по пути они переправились через реку Орхон, обогнули восточный склон горы Наху хун*; вблизи местечка Цахир могод их заметили дозорные Чингисхана.
Когда Чингисхану донесли о приближении найманов, он сказал: «Чем больше их, тем больших жди потерь. А мало их — невелики потери будут!» И повелел Чингисхан двинуть войска навстречу найманам.
Отогнав передовой отряд неприятеля, наши ратники выстроились в боевой порядок; и было решено:
«Как колючки караганы в тело недруга вонзая, Тут и там его терзая, обтекая, окружая, Клинья по бокам вбивая, Разрывая, расчленяя, Будем бой вести»*.Отдав главные силы под начало брата Хасара, а запасный табун — Отчигин ноёна, сам Чингисхан поскакал впереди своего войска.
И повернули найманы вспять от Цахир могода и раскинули стан у подножия восточного склона горы Наху хун.
Наш сторожевой отряд, преследуя дозорных найманов, наехал на стан их главных сил. Узрев врага, Таян-хан спросил у Жамухи, который выступил против Чингисхана заодно с найманами: «Скажи мне, кто эти волки, что гонятся за нашими мужами, словно, овечье стадо настигая, прорваться так и норовят в загон?»
На это Жамуха ответил: «Есть у моего анды Чингиса четыре пса, на цепь посаженные, мясом человечьим вскормленные. Они-то и преследуют дозорных наших.
Не сердца у них, а уголья, Языки — что острые колья. И носы у них, как зубила, И не лбы — чугунные била, Четыре бешеных пса. Оборвали железные цепи, Побежали они через степи. Как слюна-то из пасти брызнет — Посягают на тысячи жизней Четыре бешеных пса. С диким воем, с рыком и лаем Мчится первым Зэв с Хубилаем, Вслед — Зэлмэ, Субэгэдэй… Вся свора. Тэмужина анды опора — Четыре бешеных пса. Их питье — лишь роса одна, Их еда — своя же слюна, Ветры их на себе несут, Лишь колчаны друзьями зовут Четыре бешеных пса».«Ну, коли так, нам от поганых этих подальше надобно держаться», — молвил Таян-хан, и вспять он отступил, повыше в горы. Но и оттуда видел он, что по пятам преследователи за ним несутся. И снова стал у Жамухи пытать:
«Вглядись, вглядись, почтенный Жамуха: Что там за люди? Кто бы это были? Похоже, будто резвых жеребят, Насытившихся, с привязи спустили. Смотри, смотри: они всё ближе к нам, Всё гонятся за нами по пятам».На это Жамуха ответил:
«Уругудов и Мангудов узнаю: И пеший их пугается, и конный. Как безоружный перед ними слаб, Так слаб пред ними и вооруженный. Любой с врагами на расправу скор: Разоружат — и кончен разговор. С отвагою они стремятся в бой, Противнику всегда дают отпор».«Что ж, коли так, нам от поганых этих подальше надобно держаться», — промолвил Таян-хан и дальше отступил, все выше в горы.