Чиновник для особых поручений
Шрифт:
«Угу, — хмыкнул про себя Стас. — Вот это уже до боли знакомо. Сейчас в душу потрахается [18] немного, а потом свой интерес прогонять начнёт. Послушаем, конечно. Может, тут и мой интерес есть?»
Незадачливые картёжники, потихоньку приходя в себя, оценили перемену в диспозиции правильно. И «под сурдинку» расползлись по нарам, не привлекая к себе внимания.
А Барон, меж тем, разливался соловьём, толкуя оперу про то, какие суки эти легавые, про то, что верить им ни на грош нельзя. А доверять можно только честным ворам, но, и то, не всем, а с оглядкой.
18
Выражение
«Нет, он меня, точно, за полного лоха держит. Видать, просто в „хате“ серьёзных жуликов нет, вот он и дует мне в уши этот сквозняк».
— Сидишь, слушаешь, а сам думаешь — и чего мне этот фармазон фуфло в ухо пихает? — неожиданно прервав повествование, вдруг спросил Барон, цепко глядя на собеседника.
— Ну, сам-то как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Стас. — Я, конечно, по тюрьмам не скитался. Но, ты уж прости, я этих разговоров ещё в детстве наслушался — во!
Он чиркнул себя ребром ладони по горлу.
— Я вижу, что ты ко мне серьёзный разговор имеешь, но с кондачка не лезешь, потому что осторожный.
— Жизнь обучила, — хмыкнул Барон.
— Меня тоже, — веско сказал опер. — Я послушать — всегда пожалуйста. Особенно, если там и мой интерес сбоку прилеплен. А про веру. Богу я верю, а людям, ты уж прости, не очень. А вот там, где есть взаимная выгода, можно разные дела делать.
— Складно лепишь, — прокомментировал урка. — Прям, как доктор по-латыни. Но прав ты тут, ничего не скажу. Лады, Чалдон, живи спокойно. Я пока подумаю, мозгой пораскину — есть мне резон с тобой дело иметь или дешевле подальше от тебя держаться. Всё, базар окончен, разбег по мастям, — пошутил он.
И, поднявшись из-за стола, упал на свою шконку, надвинул на глаза модное клетчатое кепи и засопел. Стас лёг на своё место, уверенный, что не заснёт ни за что. Однако, сам не заметил, как отключился — усталость и нервное напряжение взяли своё.
Дни тянулись за днями. В серой камерной жизни Стас освоился быстро. Остальные жители «хаты» быстро уяснили, что трогать его себе дороже. Тем более, что пахан к новенькому благоволил. Кормили однообразно, но сытно — 300 г черного хлеба на день, по 20 г жиров и повидла, две чашки эрзац-кофе. В обед литр мучной похлебки. Передач и свиданий не было. Как пояснил оперу Шульц, сидевший под следствием за ограбление почты, в Investigatory insulator (как понял Стас — что-то типа СИЗО) подследственным не разрешены контакты с внешним миром.
«Разумно, конечно, — подумал Стас. — Но меня лично это не очень радует».
Впервые в жизни он оказался в роли зека и сам удивился — как быстро он в этой атмосфере освоился. То и дело он ловил себя на том, что отношение к полиции у него поменялось. Не то, чтобы он её возненавидел — слишком много лет он провёл в шкуре опера. Но не было у него уже такого чувства правоты, как раньше. Стас начал видеть в законе те моменты, которые совершенно не вызвались необходимостью. Система, мало того, что была безразлична к людям, которые сидели в её стенах. Она была равнодушна и сама к себе, продолжая тупо и целеустремлённо делать то, что не приносит никакой пользы Закону.
Уже почти месяц, как он был оторван от мира. Единственной отдушиной, как ни странно, было общение с Бароном. Урка оказался личностью интересной и далеко не ординарной. Он много повидал в
— Ты пойми, — втолковывал ему Барон. — Ведь не просто так принято — заходит лох в хату, его сразу шнырить [19] начинают. И опустят, если, в натуре, лох. Это всё имеет глубокий смысл, неведомый для непосвящённого.
— Загнул, — покрутил головой опер. — Да одурели от долгого сидения, вот и куражатся над кем ни попадя.
— Э-э, не скажи. Ницше как сказал? Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее. Вот ему народ и даёт случай показать — тварь он дрожащая или право имеет?
19
Шнырь — (иврит) «шни», букв. «вздор», также «шанер» — «ненавистный», «вызывающий неприязнь» — первоначально слово обозначало младшего члена банды, провоцировавшего потенциальную жертву на неадекватные действия, своего рода «барана-провокатора». (Корявцев П.М. Отдельные вопросы этимологии блатной фени. С-Пб.: 2006.) Отсюда «шнырить» — провоцировать.
— Ну, вот, и Достоевского приплёл, — хохотал Стас. — Ты ещё Конфуция под воровской закон подведи.
— Конфуция? Да, за милый мой! Его как-то спросили: Правда ли, что за зло надо платить добром? И он спросил в ответ: А чем же тогда платить за добро? За зло нужно платить по справедливости. Вот мы, воры, так и живём — око за око, зуб за зуб. А ты говоришь!
— Силён! Ничем тебя не проймёшь!
— А то! — хитро подмигнул Барон.
Загремели «кормушки», предваряя привычную процедуру обеда. По случаю воскресенья в мисках желтел отварной картофель. Барон, как обычно, пошептался с раздатчиком, взял свою порцию и уселся за стол рядом со Стасом.
— Теперь слушай сюда, Чалдон, — тихо сказал он. — Инспектор твой в больнице лежит — маслинку [20] словил где-то, а делом твоим теперь Шульц занимается. Насквозь поганый легаш, это я тебе говорю. Значит, не сегодня-завтра тебя дёрнут. Запомни — ничему не верь. Иначе пропадёшь ни за понюх. Но и не дерзи зря, ты мне живой нужен. Вернёшься, тогда и поговорим.
— Понял, — негромко ответил Стас.
«Маслинку, значит? Вот это хреново. Такие вещи могут означать только одно — взялись за него всерьёз и не с просто так. Вот и думай, служба его тут замешана, алмазы или что-то третье? Кстати, вполне может быть, что причина не одна».
20
Маслина (воровской жаргон) — пуля
Словно отвечая на его мысли, в замке повернулся ключ, и на пороге возник надзиратель Хайош.
— Херр Демидофф, прошу вас выйти.
Стас поднялся и вышел из камеры, по дороге обменявшись с Бароном понимающими взглядами. В комнате для допросов его встретил ослепительной улыбкой высокий мужчина лет тридцати пяти.
— Здравствуйте, господин Демидов.
По-русски он говорил с лёгким акцентом. И до тошноты правильно выговаривал каждое слово.
— Здравствуйте, — отозвался Стас. — Чем порадуете?