Чиновник для особых поручений
Шрифт:
— Ничем порадовать вас не могу. Присаживайтесь, поговорим, может быть, вы сами себя сможете порадовать.
— Вот как? — удивился он, присаживаясь на привинченный к полу табурет. — Я начинаю чувствовать себя всемогущим.
Честно говоря, он не удивился бы, если бы увидел какого-нибудь сорокалетнего гнуса, у которого на жёлтом лице прописаны язва желудка и ранняя импотенция. Но, когда такую характеристику, какой наградил его Барон, положить на красавца с гусарской внешностью, становится неуютно. Ещё и глаза, такие добрые и
Шульц молчал, не прерывая размышления «господина Демидова». Видно было, что он, пользуясь затянувшейся паузой, в свою очередь, изучает того, кто перед ним.
— Почему вы молчите? — вдруг спросил он. — Почему не жалуетесь на несправедливое задержание?
— А что толку? — хмыкнул Стас. — Можно подумать, что меня выпустят, как только я пожалуюсь.
— Всякое случается, — пожал плечами инспектор. — Я буду вас спрашивать, вы будете отвечать. Я буду точно записывать ваши ответы, а вы потом, в конце допроса, их должны подписать. Вам понятно?
— Понятно.
— Ваша фамилия?
— Демидов.
— А, может быть, Сизов? — инспектор смотрел на него с улыбкой.
— Я уже сказал вам — моя фамилия Демидов.
Стас не выдал себя ни одним движением. Честно говоря, он чего-то в этом роде ожидал. Предал кто-то из своих, теперь он знал точно.
«Сука! Найду, блин, и порву, как Тузик грелку!»
— Итак, вы не хотите быть со мной откровенны? — Шульц говорил с сожалением, почти с сочувствием.
— С какой стати? — усмехнулся Стас. — Я не на исповеди, а вы не поп. Делайте своё дело.
— Да, — согласился тот. — Я, конечно, буду делать своё дело. Но, поскольку я немец, я буду делать его аккуратно и по-порядку. Вот, возьмите и почитайте.
Он достал из кармана и протянул сложенную в несколько раз газету. Это были «СЪ-Петербургскія Вдомости» трёхдневной давности.
«…1 апреля 1912 года… выстреломъ в голову с пяти мтровъ… убит министръ внутренних дл Российской Империи статс-секретарь Столыпинъ Птр Аркадьевич… убийца с крылся…»
— Я вам искренне соболезную, Станислав. Но факты, как выражаются англичане — это упрямая вещь. Вас никто не вытащит отсюда — это факт. И вы покойник, это тоже факт.
— Вот так сразу — покойник? Зачем же вы тут с покойником время теряете?
— Правильный вопрос, — улыбнулся Шульц. — Вы ещё не совсем покойник. У вас есть шанс.
— Вот с этого места поподробнее, если можно.
Шульц объяснил подробнее. Всё оказалось до ужаса примитивным. Ему нужно, выражаясь языком заведения, в стенах которого они находятся, ссучиться и начать стучать. Тогда он будет жить. Если нет — он труп. Если за убийство казнить не получится, удавят в камере, всего-то и делов.
— И кого же мне в молитвах своих благодарить? «Де Бирс»? Или другая корпорация?
— Это не имеет никакого значения, — улыбка пропала с лица Шульца, словно её стёрли мокрой тряпкой. — Вы просто помните то, что есть дело, которое достанут из стола, если вы будете вести себя неправильно.
«А вот те хрен! — злорадно подумал опер. — С моими-то полномочиями, пожалуй, можно с вами пободаться. А обещать — не значит жениться»._
Глава 12. Эстонка из «пряничного домика»
Когда за спиной щёлкнул замок, он подошёл к столу и тяжело опустился на лавку. Барон, задумчиво раскладывающий пасьянс, поднял на него вопросительный взгляд.
— Вы-таки правы, коллега, редкостная мразь, — криво усмехнулся Стас.
— А то я его не знаю, — хмыкнул пахан. — Ну, что, готов насчёт поговорить?
— Как пионер, — и, сообразив, что пионеров в этом мире ещё нет, сразу поправился:
— То есть, в смысле, как скаут.
— Ну, тогда слухай сюда.
План Барона был прост и нахален, как всё гениальное. Надо было отдать должное старому уголовнику — стратегическая составляющая в его прожекте была проработана на порядок глубже, чем в задумках Стаса по предотвращению революции.
— Я, пока ты тут парился, пробил за тебя всё. Вы с главным фараоном затеяли какой-то гешефт с алмазами. Говорят про какие-то новые копи. Так или нет? Только не свисти, сейчас не время.
— Убили главного фараона.
— О, как! — удивился Барон. — Туда ему, суке, и дорога. Сильно жёсткий был, подлюка, братва от него волком выла. Так, а что со стекляшками?
— А я знаю? — пожал плечами опер. — Я же месяц тут сижу, ничего не знаю. Рассказывай дальше. Пока я тут своего интереса не вижу.
— Алёша, ша! — осклабился урка. — Не спеши, как вдова под одеялом, будет тебе белка, будет и свисток. Вы оба такие себе умные, пошли копать алмазы. А вы подумали — куда вы их сбывать будете?
— Куда все прочие сбывают, туда и эти.
— Ага! Ты себе вообразил, что ты умней одесского раввина, только в Одессе-маме за то не в курсе. Туда, где берут один мешок, ты хочешь припереть десять и с какой-то стати полагаешь, что тебе будут рады?
— Да там ещё нет ни хрена, а ты мне уже про десять мешков толкуешь, — с досадой огрызнулся Стас.
— От, ты всегда такой догадливый или только сегодня? Стал бы тебе «Де Бирс» эту подставу мастырить, если бы вы там впустую ковырялись. Я не удивлюсь, если ваши камешки уже на Привозе толкают. Ладно, всё это лирика. Слухай сюда. Если я тебя отсюда вытащу, ты меня в долю возьмёшь?
«Ну, и аппетит у него, — подумал опер. — Ни много, ни мало, сразу в долю».
Видимо, что-то такое отразилось у него на лице, потому что урка дурашливо поднял перед собой ладони, как бы защищаясь.
— Только не надо меня ножиком зарезать!