Чиновник для особых поручений
Шрифт:
— Вот сюда, — сказал капитан солдатам, внесшим австрийского офицера с забинтованной головой.
«А, так вот кому повезло! — понял Стас. — Как же это я так лоханулся?»
— Ладно, отдыхайте, для вас война пока закончилась, — с этими словами Лазоверт пошёл дальше по проходу.
— Сестра! — послышался его голос. — Два аспирина в седьмое купе.
Через некоторое время в проходе появилась сестра милосердия — полная дама лет двадцати восьми-тридцати.
— Здравствуйте, господа, примите пилюли, пожалуйста.
Мягкие пальцы вложили в губы таблетку, а следом —
— Вот и умница, сейчас голова пройдёт, — проворковала сестра и повернулась к австрийцу: — А теперь вы, битте, тринкен. Вот так, вот и славно.
Стас перевёл взгляд на австрийца и вздрогнул — на него, из-под повязки, закрывающей лоб, смотрел бывший сыщик Коренев Владимир. Вот-те на! Хорошенькая одиссея!
— Здравствуй, Володя, — тихо сказал опер. — Не сильно же ты по службе продвинулся, всего-то обер-лейтенант.
— Здравствуй, Станислав, — спокойно отозвался тот. — Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть здесь.
Коренев явственно сделал упор на последнее слово. Это озадачивало — чем ему так по сердцу именно этот поезд пришёлся? Предателю нигде пощады нет, это общеизвестно. Чему он радуется?
— Ты неправ, солдат! — послышался чей-то громкий голос с другого конца вагона. — Ты служишь в организации под названием «Красный Крест!» Красный крест, слышишь меня?! Я тебе русским языком объяснял — для нас нет здесь врагов, мы вне войны! Наш долг — помогать несчастным!
— Дык. Ваше Превосходительство. Дык, я чего? Виноват! Я ж только спросить хотел.
— Ты мне, солдат, эти жидовские увёртки брось! Спросил он, видите ли! Православный?
— Так точно, Ваше Превосходительство!
«Превосходительство. — недоумённо подумал Стас. — Это, стало быть, генерал, не меньше. Что за поезд такой, прах его побери?!»
Следующая тирада «превосходительства» всё расставила по своим местам.
— Слушай меня, солдат! Мы — рыцари милосердия, мы — командоры Красного Креста! И ты в том числе, запомни и заруби на носу! Это я тебе говорю, русский офицер Пуришкевич!_
Глава 4. Под сенью Красного Креста
Колёса тихо постукивали на стыках, унося капитана Сизова из Восточной Пруссии. Целый день он провёл в напряжении. «Приятное» соседство Коренева в сочетании с медицинским капитаном, который то ли капитан, то ли вообще непонятно кто. Не было у него твёрдой уверенности, что это тот самый тип. Похож, конечно, но не факт.
А Владимир, бросив неясную угрозу, целый день делает вид, что спит. Именно делает вид — веки подрагивают, на шумы реагирует, тут Стаса не проведёшь. Вот и пойми — то ли рвать отсюда когти, пока живой и при памяти, то ли его подозрения — чистой воды шиза и профессиональная деформация личности. Размышления были прерваны весьма бесцеремонно — с верхней полки свесилась коротко стриженая черноволосая голова, и хрипловатый голос спросил: — Какие новости?
— Простите? — очнулся от своих раздумий Стас.
— О, новое лицо! — обрадовался сосед сверху. — Позвольте представиться — поручик 19-го драгунского Архангелогородского полка Павел Бачей. Ранен при штурме Лабиау. А вас сюда каким ветром?
— Капитан Сизов, Станислав, при ставке командующего.
— Штабной? — слегка разочарованно сделал вывод собеседник.
— Типа того, — усмехнулся Стас. — Немножко не повезло, как видите. В том плане, что подставился.
— Да нет, скорее повезло, — не согласился Павел. — В голову — и жив, да ещё и при памяти, нет, определённо повезло.
«Интересно, — подумал опер. — Бачей, да ещё Павел. Прямо тебе „Белеет парус одинокий“. Если ещё и из Одессы, совсем забавно».
— Вы не из Одессы, поручик?
— А шо, так заметно? — оживился тот. — Бывали у нас?
— Нет, не приходилось.
Собственно, он там бывал. Но тут палка о двух концах. Одесса начала и конца XX века, это, как говорят сами одесситы, две большие разницы. Лучше не высовываться.
— Ну. полжизни потеряли, — искренне огорчился Бачей. — У нас такое море. Поручик принялся «травить за Одессу», а Стас, изображая внимательного слушателя, снова погрузился в невесёлые мысли. Ко всему прочему, не оставляло ощущение, что он что-то упустил. Сознание этого напрягало, как зудящий в темноте комар. Что-то такое он увидел или услышал, но не понял.
— А вот ещё анекдот, — не закрывал рта поручик. — Приходит еврей к доктору. «Доктор! — вспышкой полыхнуло в мозгу. — Доктор Лазоверт! Так же он назвался. Чёрт! Доктор Лазоверт — один из будущих убийц Распутина! Ну, точно! И Пуришкевич там, помнится, отметился! Вот я попал в гнёздышко, мать его.».
— А Пуришкевича видали? — не унимался Павел. — Вот личность, я вам доложу! До войны что ни газета, то Пуришкевич. С тем поругался, в того стаканом бросил… А тут — молодцом! Ни хрена не боится!
— Да, молодец, ничего не скажешь, — согласился Стас, думая о своём.
«Пуришкевич, насколько мне помнится, с началом войны стал заядлым англоманом. Значит, Коренев насчёт английской разведки не врал. И увёл его тогда именно англичанин, до ужаса на доктора Лазоверта похожий… Стало быть, он это и есть, не бывает таких совпадений. И сел он с милым другом Вовочкой в автомобиль не к кому-то, а к графу Сумарокову-Эльстону, то бишь, к Феликсу Юсупову. Который, опять же, по истории нашего богоспасаемого отечества, в главных убийцах Старца фигурирует. Хорошая бражка собралась».
— Вы о каких это союзниках? — зацепившись за последнее услышанное слово, спросил опер.
— Да, об англичанах, чёрт бы их подрал совсем! Союзники, как же! Они всю жизнь только сами себе союзники. Поганая нация, я вам доложу. А уж Россию ненавидят лютой ненавистью.
— А за что им нас любить-то?
В проходе стоял капитан Лазоверт. Никто и не заметил, как он подошёл.
— Я полагаю, господа, что нелюбовь англичан к нам вполне оправдана, — продолжил он, не дождавшись ответа. — Живя на острове, со всех сторон окружённом морем, трудно любить тех, кто становится, то и дело, поперёк дороги. Островные государства обязаны быть эгоистами, иначе им не выжить. Возьмите ту же Японию. Впрочем, в данное время англичане — наши союзники, и ругать их считаю непатриотичным.