Чиновник для особых поручений
Шрифт:
А, вот, то, что немцы будут давать деньги, практически, без счёта, вызывало в Сталине внутренний протест. Станислав, безусловно, говорил правду, Сосо это ясно видел, но всё равно, что-то тут не так. Откуда у воюющей на два фронта страны лишние миллионы, да ещё золотом? Была тут какая-то хитрушка, которой не знал и Станислав. Что, в общем-то, и неудивительно. Почти сто лет прошло, и не такие сведения терялись. Тем более, как успел заметить Сталин, в экономике его друг разбирался слабо. Значит, эти деньги кто-то Германии дал. И дал именно тот, кто очень заинтересован в слабой России. А, точнее сказать,
— Не так, — впопад ответил он отцу Надежды. — Маркс говорил, что хозяином становится тот, в чьих руках находятся средства производства.
Глава 12. Неслучайные случайности
Стас вошёл в прихожую и, сбивая с себя перчатками снег, разделся и подал Клаве бекешу и шапку. Март, как обычно, показывал свой вздорный характер и, после трёх солнечных дней, вдруг снова разразился жестокой пургой. Горничная широко распахнула глаза, увидев разорванный пулей рукав. Предупреждая готовый вырваться вскрик, он быстро прижал палец к губам девушки и отрицательно покачал головой. Клава покорно кивнула и повернулась к гардеробу.
Карауливший его возвращение Андрюшка вылетел навстречу, с разбегу боднул головой и надёжно уцепился за папин большой палец. Не обращая внимания на робкие увещевания горничной, Сизов сгрёб сына на руки. А тот, забавно вставляя, куда надо и не надо, недавно освоенную букву «Р», стал выкладывать новости за прошедший день.
— Я всю кашу съел. А деда сердитый, в лошадки играть не хочет. Дворник Митрий сегодня с красным бантиком ходил. А Клава крынку с молоком разбила, сказала, что я под ногами путаюсь.
— А ты перед ней извинился?
— Я нечаянно! — голова покаянно опустилась папе на плечо.
— Вот, тут ты не прав! Напрокудил, имей мужество честно сознаться.
В отличие от женщин, Стас с сыном никогда не сюсюкал, разговаривая как с равным. Малыш это ценил и потому разногласий между ними не возникало.
— Я ей обезьянку дам поиграть, — с серьёзным видом кивнул Андрюшка, полагая, что этим вопрос исчерпан.
Стараясь не рассмеяться, Стас согласно кивнул и коснулся губами тёплой макушки. Так, разговоривая, они добрались до столовой. Столыпин и Наташа сидели за столом, и их вид оперу не понравился с первого взгляда.
— Что стряслось? У вас вид, словно кто-то помер.
— Всё к этому идёт, — мрачно обронил Пётр Аркадьевич.
— Деда, а блины давать будут? — встрял малыш.
Неделю назад, Клава, поминая своего, лет с десяток тому, помершего батюшку, кормила Андрюшку блинами. Вот, и запомнил.
— Папа! — протестующее воскликнула Наташа.
— Что «папа»? — пожал плечами отец. — Это отречение — смерть русской государственности.
Стараясь не звенеть, Клава поставила Стасу прибор. Усадив Андрюшку на высокий стул, он ушёл в туалетную комнату, вымыл руки и, вернувшись, занял своё привычное место напротив тестя.
— Значит, отрёкся государь Император?
Жена кивнула.
— И, разумеется, в пользу Михаила?
— Разумеется, — буркнул Столыпин. — Ведь эти сраные реформаторы прекрасно понимают, что отречение в пользу цесаревича им ничего, ровным счётом, не даёт.
— Почему? — робко спросила Наташа.
Отец молча отхлебнул чай и только хмыкнул.
— Очень просто, — ответил вместо тестя опер, принимаясь за поданный Клавой бифштекс. — Если корону примет великий князь Михаил, он может заключить мир с немцами, может изменить Конституцию, в общем, всё, что угодно, может. В том числе, отречься от престола, ибо человек он взрослый и вполне дееспособный. А главное — на него можно влиять.
— А цесаревич Алексей. — сообразила Наташа.
— Вот именно, — подхватил Стас. — На мальчишку влиять бесполезно, потому, что до своего совершеннолетия он не имеет права что-либо менять. И долгие годы всё останется неизменным. А это наших «народных радетелей» категорически не устраивает.
— Но, по-моему, это противоречит Закону о престолонаследии, — пожала плечиками жена. — Самодержец не имеет права передавать власть по своему усмотрению.
— Вот, именно, — глухо сказал Столыпин. — В том-то и штука. Создан прецедент.
— Да, — проглотив кусочек бифштекса, кивнул опер. — Стоит отступить от Закона один раз, второй раз уже легче, ибо прецедент, как справедливо заметил Пётр Аркадьевич, уже создан. И пошло-поехало….
— Но, с этим же что-то надо делать, — серьёзно сказала Наташа. — Есть какие-то другие законы.
Столыпин опять хмыкнул и, отвернув голову, уставился в окно, за которым моталось белое покрывало вьюги.
— Видишь ли, солнышко, — серьёзно сказал Стас. — По престолонаследию в законах всё написано. Потому, что это власть законная и легитимная. А про всякие, там, временные правительства, революционные комитеты, они же по определению незаконны. Они, вообще, вне правового поля находятся. В том-то и преимущество всех этих «спасителей России».
Он тяжко вздохнул.
— С ними по закону ничего сделать нельзя. Ещё и потому, что этот прецедент отступления от Закона создала, как раз, законная власть в лице дворянина Романова.
— Я бы попросил! — глаза Столыпина опасно сверкнули.
— А как его прикажете называть? Самодержцем уже нельзя.
Пётр Аркадьевич, резко встав из-за стола, бросил на скатерть скомканную салфетку и, тяжело ступая, вышел за дверь.
— Зачем ты так? — тихо сказала жена.
— Наташа, отец ещё не понял, что всё прежнее кончилось. Точнее, умом-то, конечно, понял, но не до конца осознал. Прежней жизни больше никогда не будет. Никогда. И хорошего ничего уже не будет. Выбирать придётся только между «плохо» и «очень плохо». Дай Бог, чтобы уцелела сама Россия.
— Но, ведь. Станислав, ты же пришёл из будущего. И ты пришёл из России. Значит, она останется.
— Будем надеяться, — Стас ласково поцеловал жену в в пушистый завиток на виске.
— И с этими «борцами за народное счастье» попробуем разобраться.
— Ты пистолетом их застрели, — подняв на отца чистые глаза, выдал ребёнок.
— Я подумаю над твоим предложением, — без тени улыбки ответил отец.
Перед ним стоял крепкий широкоплечий мужчина в генеральской форме. Пенсне и докторская бородка делали бы его похожим на земского врача, если бы не великолепная выправка и скупая экономичность движений, много говорящая узкому специалисту.