Чинуша на груше
Шрифт:
В дверях стекольной мастерской напротив дома Кноппингов стоял Флори ан Бар етт — пожилой, худощавый мужчина. У него были пушистые серебристо-белые волосы. Бедда видела, как он подозвал Линуса, видела, с каким оживлением они говорили. Но, к сожалению, ничего не могла расслышать, хотя и очень старалась. Расставшись наконец с Бареттом, Линус медленно повел свой велосипед вдоль улицы. Трещотка негромко потрескивала, а Линус тихонько насвистывал. Увидев кругленькую
— Скажи, что тебе рассказал господин Баретт? — спросила Бедда, сгорая от любопытства.
Линус охотно остановился. Домой он не очень торопился. Там его всегда ожидала масса обязанностей. Он совсем не помнил своего папу. Иногда пытался вспомнить, видел ли он вообще его когда-нибудь. Аманде Лундин пришлось самой зарабатывать на хлеб, самой воспитывать сына. А теперь она считала, что Линус уже стал достаточно взрослым, чтобы взять часть работы на себя.
— К Баретту скоро приедут, — сказал Линус. — Приедет девочка, какая-то его родственница. Она будет у него жить. У нее вроде никого больше нет. «Одна моя юная родственница», сказал Баретт.
— Правда? — Бедда так и засияла. — Я должна сейчас же рассказать об этом!
Она быстро поднялась и заспешила к сестре.
Линус остался стоять в раздумье. Жаль, что приезжает девочка, а не мальчик. У Линуса сейчас, летом, совсем не было товарищей. Все исчезли, уехали из города. Конечно, и с девчонками можно дружить. Дядя Флориан сказал, что она, по его мнению, того же возраста, что и Линус. А вдруг она хорошенькая? Может, и с девочкой не так уж плохо? Они смогут вместе кататься, плавать!..
Его размышления прервал голос мамы:
— Иди есть! Обед готов!
Он облегченно вздохнул: голос мамы был добрее и спокойнее, чем обычно.
Многие отдавали стирать свое белье фру Лундин. Она не применяла модных сильных средств, которые разъедают белье и делают его неестественно белым. Выкатанные простыни становились такими прохладными, так чудесно пахли после того, как сохли на ветру, на солнце…
— Меня не проведешь! — говорила она. — Я стираю белье жидким мылом. А тот, кто хочет выбелить его чем-нибудь, что ж, пускай делает это без моей помощи!
Позади прачечной находился большой участок. Он тянулся через весь квартал. Там росли кусты сирени и жасмина, а на длинной куртине цвели красные розы. Когда-то вся окрестность улицы Мармеландер была одним большим садом, и до сих пор кое-где виднелись его остатки. Но на самой улице стояло только одно грушевое дерево.
Прачечная фру Лундин помещалась в зеленом деревянном домике. Там находился огромный котел и масса тазов и шаек разных размеров. Обычно Линус помогал развешивать белье на длинных веревках, протянутых от прачечной к забору. А когда все белье бывало выкатано и упаковано в красивые пакеты, он отвозил его заказчикам на велосипеде. Его мама постоянно работала, ей всегда нужна была помощь. Не удивительно, что она так часто бывала усталой и сердитой.
Но в этот вечер она чему-то радовалась. И на всю улицу пахло оладьями.
Чиновные чинуши
Улица Мармеландер являлась совсем особым
Улица Новой Заставы заканчивалась большой открытой площадью с фонтаном в форме звезды. Вокруг поднимались высокие дома с блестящими окнами. Они стояли плотно прижавшись друг к другу и представляли собой почти сплошь стекло и сталь. А внизу по улице, зажатой между холодными стенами, неслись машины, автобусы, люди. С громом, скрежетом, гулом… Это называлось Сити.
Именно здесь и находились чиновные вершители судеб большого города. Они сидели в огромных конторах, расположенных в стеклянных домах, которые смотрели окнами на точно такие же фасады. Словно смотрелись в зеркало. Это не наводило на новые мысли, которые могли бы помешать важным планам и решениям. Внутри домов была всегда одна и та же температура — ни слишком жарко, ни слишком холодно, всегда в меру. Тройные ряды стекол охраняли конторы от шума улиц. Мягкие ковры, полностью покрывающие пол, заглушали шаги, когда чиновники шествовали по длинным коридорам, дефилируя из комнаты в комнату.
Все помещения были совершенно одинаковы, одинаковой высоты, одинаковой ширины и одинаковой длины. В каждой комнате имелся полированный письменный стол с серым телефоном и настольной лампой того же цвета. Для чиновников, которые захотели бы поставить перед собой фотографии членов семьи или любимых домашних животных, имелись пустые оловянные рамки. Беззаботные дети, мило улыбающиеся женщины, верные собаки и коварные кошки напоминали чиновникам о жизни за стенами этих домов. В одной из бесчисленных комнат стояла даже фотография маленького мышонка с веселыми глазками.
Стулья были сконструированы из сверкающих стальных трубок, их можно было делать выше или ниже, если покрутить. Даже наклон спинок у них регулировался. Как правило, кресла были скучного серо-зеленого цвета; лишь немногие, очень чиновные чиновники, имели право на более веселые, львино-желтые кресла.
Но одно, одно-единственное… О, это кресло там было совершенно особым: его обтянули пурпурно-красным бархатом. Почти все знали о его существовании, но очень немногие видели его. Линус тоже слышал о нем. Он надеялся, что ему когда-нибудь удастся на нем посидеть. Говорили, что кресло это стоит в огромной комнате, которая больше всех других: просто-напросто между тремя обычными кабинетами не поставили перегородок. Получилась комната с тремя окнами! С колоссальным письменным столом, с мягкой, пружинистой тахтой! И с роскошным пурпурно-красным креслом!
Эту великолепную комнату занимал господин Гн уллинг. Она находилась на самом высоком этаже Большого дворца чиновников. На письменном столе стояли два телефона и еще микрофон, соединенный с тысячью громкоговорителей дворца, так что голос Гнуллинга достигал даже самых глухих закоулков гардероба. Огромный телевизор был вделан в стену, а настраивался он на расстоянии, с тахты… Словом, каждому было ясно, что Гнуллинг — самый чиновный из всех чиновников — человек весьма достойный!