Числа зверя и человека
Шрифт:
К этому моменту сил у меня стало немного больше. Цена этого улучшения была прекрасно видна на томографе. Я сама приближала смерть своего мозга, но мне было за что платить эту цену.
– Он ничего не сделает. – Мой голос почти не дрожал.
– Мама!..
Макс бросился ко мне, упал на колени у кровати…
– Почему? – тихо спросил Феликс.
– Ойген не друг. – Каждая фраза требовала от меня таких усилий, словно я поднимала с земли железную наковальню. – Он враг. Он работает на Ройзельмана.
Я могла сказать гораздо больше. О том, что Ройзельман – опасный маньяк, фанатик, одержимый идеей торжества науки, для которого люди – лишь объект для наблюдений и экспериментов. Но у меня просто не было на это сил.
Я посмотрела на Макса. До чего же он все-таки хорош! К сожалению, как ни пыталась я найти в его чертах сходство с моим погибшим мужем, мне этого не удавалось. И если бы я не знала, что партеногенез невозможен для человека – до сих пор невозможен, я решила бы, что Макс только мой сын. Он очень похож на мои собственные юношеские фото. Очень.
Хотя иногда мне казалось, что для Ройзельмана, с его поистине дьявольской одержимостью своими безумными идеями, слова «невозможно» не существует. И тогда мне становилось страшно.
– Твой отец погиб за шесть месяцев до твоего рождения, – начала я, собрав в кулак все свои силы. – Мы попали в аварию. В горах. Машина сорвалась на каменную осыпь и взорвалась. Эрик успел меня вытолкнуть. И все. Я отделалась несколькими переломами и ушибами.
– А как же нога? – Макс смотрел непонимающе, почти отчужденно.
– Я не хотела жить без Эрика. Едва не сошла с ума. Меня привязывали к койке, чтобы… Больше всего меня убивало, что Эрик просил, а я так и не решилась забеременеть.
– Но как же… – Макс был ошеломлен.
– Пришел Ройзельман. Однокашник отца. Не друг, но… И сказал, что может мне дать ребенка от Эрика. Невозможно – тело практически сгорело! Ройзельман сказал, что он сможет. Достаточно одной живой клетки. Ему нужен был эксперимент. Материал для эксперимента.
Я перевела дыхание, говорить становилось все труднее, но рассказать было необходимо:
– Я согласилась.
Макс побледнел, его глаза лихорадочно блестели.
– Компактных аппаратов еще не было. И это длилось шесть месяцев. Больно. Мучительно. Жесткая фиксация. Эксперимент. Материал для эксперимента Ройзельмана…
В моей голове словно разорвалась граната. Все опять подернулось туманом, перед глазами поплыли радужные круги. Я застонала.
– Мама! – Макс схватил меня за руку. – Мама, не умирай, не надо!
– Ты – первый в проекте «Дети-R», – прошептала я, едва ворочая языком. Даже просто думать было больно, больнее, чем сунуть руку в пламя, больнее, чем терять конечность в первой версии ройзельмановской душегубки. – Но ты мой сын. Не верь им, Макс. Не верь.
Внезапно свет начал меркнуть, а боль отступать. Это было даже приятно. Должно быть, я улыбнулась, если кровоизлияние еще не убило во мне эту способность. Сил хватило только на одно последнее слово – люблю. Надеюсь, Макс услышал.
А потом свет погас окончательно.
15.12.2042. Город.
ЖК «Европа». Мария
Они мне сразу не понравились.
Такую гротескную парочку было еще поискать, классические нувориши образца девяностых годов прошлого века. Я таких только в старом кино видела. Мужчина – толстенький коротышка, не выше меня. Классический костюм, вероятно, от хорошего кутюрье шел ему примерно так же, как корове седло. Его легче было представить в спортивном костюме «адидас» (хотя ничего спортивного в его фигуре и близко не было), а то и в вытянутых трениках и майке-«алкоголичке». Толстые, вроде сарделек, пальцы топырились, словно для демонстрации: на левом безымянном красовалась массивная печатка, на правом – не менее толстая обручалка. Шею обвивала классическая золотая цепь, тоже в палец толщиной. Голова была бритая, зато на мясистом подбородке топорщилась двухдневная седая щетина. Сходство с нахрапистым, прущим напролом кабаном довершали маленькие, хитро-злобные глазки.
Спутница была ему под стать. Анекдотический персонаж. Надутые силиконом губы, неимоверно увеличенная с помощью того же материала грудь, претенциозный кислотно-розовый прикид, изобилующий блесками, пайетками и стразиками, пара кило косметики и килограммов пять всевозможной ювелирки превращали некогда, наверное, миловидную женщину в какую-то жестокую карикатуру на женский пол вообще.
– Проходите, садитесь. – Мужчина старался быть вежливым, но было видно, что в глубине души он испытывает презрение, и оставалось только гадать – не то ко мне лично, в связи с моей незавидной участью, не то вообще ко всем, не удостоенным войти в его круг. – Кофе будете?
Надо же, какой политес. Я помотала головой, отказываясь.
Дама обошлась без политеса.
– Я надеюсь, вы здоровы? – спросила она, слегка растягивая слова и бесцеремонно рассматривая меня как не очень нужную, к тому же сомнительного качества вещь, которую ей пытаются всучить. А что, собственно, церемониться? Это ведь как на рынке – вы нам товар, мы вам деньги. – Не наркоманка, не алкоголичка?
При этом сама она потягивала из бокала какую-то радужную муть, от которой несло спиртом так, что даже я это почувствовала. Что «эта» будет с ребенком делать? Впрочем, ясно что. Нянек наймет. Они же – «выжжжший класс», а остальные (я, няньки, шоферы и так далее) – обслуга. Что-то я злая, почти как Ритка бывает. Впрочем, немудрено, ситуация не так чтоб радостная. А уж персонажи и того хлеще.
Вслух я, однако, поспешно заверила:
– Нет, что вы. Я совершенно здорова.
– А чего тогда соглашаешься на такое? – Она решительно перешла на «ты». – Нищета достала, да?
– Нет. – Во мне крепло возмущение. Больше всего сейчас мне хотелось развернуться и уйти. Да еще и хлопнуть дверью, но – Рита, Рита! – У меня попал в аварию дорогой человек, и…
– …и нету бабок заплатить за операцию, – презрительно закончила она. – Потому что откладывать надо заранее на такие случаи.
С этим трудно было не согласиться. Вот только откладывать пришлось бы лет двести примерно.
– Короче, детка, условия просты. – «Кабан» тоже решил не церемониться и перешел на «ты». – Мы забашляем твоей сеструхе на лечение. Сумму мне доктор назвал. Ничего себе сумма… Хороший кусок придется отстегнуть. Короче, мы вам бабки, а ты отдаешь нам ребенка из своей руки. Отказ от него сейчас напишешь здесь же. Оплата по факту – как только тебе наденут аппарат, баблос капнет на счет клиники, и все в шоколаде. О’кей?