Числа. Трилогия (сборник)
Шрифт:
А в дальнем конце набережной что-то двигалось, перекатывалось от куста к кусту. Сперва я подумала, что это какой-то зверек, потом пригляделась: человек на четвереньках. Жук.
Он уходил вверх по склону, вправо. Когда кусты кончились, распластался на животе и пополз по-пластунски. Я поднялась и зашагала по дороге в том же направлении. Прихрамывала, но боли даже не замечала. Не сводила глаз с Жука и вскоре поняла, что он тоже на меня смотрит. Я подняла два больших пальца, он сделал то же. Добравшись до конца набережной, он поднялся и перепрыгнул
Кто-то заорал издалека:
– Эй! А вон и второй! Держи его!
Жук бросился бежать, я тоже – ну, если только это можно было назвать бегом. Некоторое время мы бежали рядом, потом он исчез из виду, скрылся за деревянным забором. Мы снова поравнялись на переходе через пути, в нескольких сотнях метров. Он схватил меня за руку, и мы понеслись дальше, вслепую, куда глаза глядят.
Багажа у нас больше не было, ничто не мешало, а адреналин так и бил. Несколько изгибов и поворотов дороги, и мы оказались в городском парке. Самое то: вокруг почти никого, разве что несколько старушенций с собачками. Мы пошли по дорожке, подыскивая, где бы спрятаться. Жук постоянно гонял меня в просветы между кустами:
– Слазай посмотри, чего там!
– Сам лезь!
– Не торгуйся. Ты меньше меня. Иди разведай.
Я раздвинула ветки и начала протискиваться внутрь.
– Такие, как ты, сто лет назад гоняли таких, как я, чистить трубы. Только потому, что я мелкая, – сказала я напоследок.
– Не, чел, сто лет назад какая-нибудь фифа вроде той, которая нас подвозила, наняла бы нас обоих мыть ей полы, или чистить обувь, или подтирать задницу. Особенно меня. Я был бы чьим-нибудь рабом.
Я врубилась.
Тот просвет нам не подошел, но через пару минут мы обнаружили другой. Наклоняешься, подползаешь под куст с плотными, будто резиновыми листьями, а там прогалинка возле какой-то старой стены. Места достаточно, чтобы нам обоим усесться, земля сухая. Никто нас не видит. Можно передохнуть.
Мы сели рядом, прислонились спинами к стене. Только я опустила задницу на землю, как все силы куда-то ушли. Устала жутко. Я закрыла глаза.
– Курнешь?
– Не, не хочу.
Мне не хотелось ни думать, ни чувствовать, ни видеть. Не хотелось бежать и скрываться.
– Ты как там? – Голос долетел из какого-то густого тумана. Я, похоже, задремала, вот так вот, в одну минуту. А теперь открыла глаза.
– Просто устала.
Он обнял меня, притянул поближе.
– Слышала, что сказал этот гад?
– Про твою бабулю?
– Да. Я должен был его убить, Джем, возможность-то была. А я так озверел, что кинулся на него как попало. Просто забыл, что у меня есть нож, надо было вытащить и покончить с этим придурком.
– И какой бы от этого был прок? Убил бы – и что? Только вляпался бы еще сильнее.
– А плевать. Он, гад, ничего другого не заслуживает. Какое он имел право…
– Знаю. А только я рада, что ты его не убил. В любом случае…
Я чуть не сказала: «В любом случае он сегодня умрет», но вовремя остановилась. Уж всяко, если Татуированному суждено умереть, он должен умереть: Жук ли пырнет его ножом, размозжат ли ему голову во время драки с полицией, попадет ли он под поезд. Я ведь помню его число, помню, что это сегодня. Нет, до конца я все равно не врубаюсь. Как оно на самом-то деле – числа все-таки моя выдумка или они реальны? Если я сама их придумала, тогда класс: можно не обращать на них внимания, менять их как захочется. Я могу остановить часы, прекратить обратный отсчет жизни Жука. С другой стороны, если они реальны, значит с бабулей его все в порядке – ей еще жить да жить. В голове у меня все перемешалось. Ладно, как бы то ни было, успокоить Жука я могу только одним способом:
– Бабуля твоя в порядке, Жучила.
– Ты так думаешь? А я даже не знаю, жива ли она.
Я повернулась к нему лицом:
– Жук, я знаю, что она в порядке.
– Число, да?
– Да.
– А если не ты одна видишь числа? Если кто-то тоже видит, но совсем другие? Если ее число взяло и поменялось?
– Числа не меняются. – Я помедлила, еще раз проверила число Жука – да, на месте и то же самое. – Они не меняются.
– Выходит, день твоей смерти определяется в день твоего рождения. Ты это хочешь сказать?
Он пытается сбить меня с толку. Я-то хотела его немножко утешить, а он лезет с дурацкими вопросами. На которые у меня нет ответа.
– Ничего я не хочу сказать. – В голосе, помимо воли, звучала злость. – Это ты что-то такое несешь.
– Я хочу услышать это от тебя, потому что, на мой взгляд, это полная чухня.
– Что именно?
– То, что все определено заранее. Получается, что бы я ни делал, это не имеет значения, конец все равно один.
– Может, так и есть. Хрен его разберет.
Я хотела замять разговор, но ничего не вышло.
– Так все известно заранее? Будет так, как будет?
– Не знаю.
– Бомба должна была взорваться. Этот подонок должен был избить бабулю. Но как же так, Джем? Это же несправедливо. – Он почти кричал. Снял руку с моего плеча и принялся ею размахивать. В тесном закутке он, казалось, стал еще больше.
– Конечно несправедливо.
– Все это какая-то чушь. – Его слюна попала мне на лицо. Эк он разошелся.
– Так я то же самое и говорю.
– Что?
– Вся наша жизнь – полная чушь. Полная бессмыслица. Родился, пожил, умер.
Вся моя философия в трех словах.
Это ненадолго заткнуло ему рот. Мы сидели плечом к плечу, упершись спинами в стену, скрестив руки. Правда, я сидела неподвижно, а Жук без остановки мотал головой из стороны в сторону, от этого все его тело сотрясалось, и он подталкивал меня плечом. А я ведь теперь знала, каким спокойным он может быть, когда счастлив и безмятежен, и видеть его возбуждение было мучительно. Чувствовалось: он сам не свой от волнения. И мне показалось: вина за это на мне. Захотелось достучаться до него, как-нибудь снять этот стресс.