Числа. Трилогия
Шрифт:
И та-та-та, и бу-бу-бу. Завел шарманку. Я так устала, что слышать ничего не хочу, вот и пропускаю все мимо ушей. Сегодня я почти не спала, а когда задремала, мне снова приснился тот сон, и пришлось силой заставить себя проснуться. А потом я лежала и прислушивалась к домашним шорохам, пока не рассвело.
Я ему ничего не говорю, даже не прощаюсь, — вылезаю из «меркьюри», и все. С силой хлопаю дверью — и представляю себе, как он морщится, так и слышу, как
Прохожие оборачиваются на «меркьюри», как всегда. На подъезде к школе машину увидишь не каждый день, тем более такую роскошную громадину, как папина. Теперь они и на меня оборачиваются. Супер — еще ничего не началось, а я уже выделилась из толпы. А, плевать.
Кто-то свистит, а потом тянет мне вслед: «Ки-и-иса» — этак с оттяжечкой.
Поглазеть на меня остановилась компания мальчишек — человек шесть-семь. Меряют меня взглядами, облизываются, будто волки. Ну и что мне теперь, интересно? Испугаться? Порадоваться, что нравлюсь им? А пошли они. Показываю им средний палец и иду в ворота.
Кажется, для районной школы тут не так уж и плохо. По крайней мере, все новенькое и чистенькое, а не обшарпанное, как я ожидала. Новенькое, правда, только потому, что старое здание подожгли во время волнений 2022 года, а репутация у «Форест-Грин» осталась прежней: крутой режим, крутые детки. Когда мама с папой сообщили, что определили меня сюда, сердце у меня екнуло, а потом я подумала: «Какого дьявола? Школы — они все одинаковые. Школа, дом — один черт, все равно тюрьма, так ведь? Везде тебя подгоняют под стандарты». Где я, не важно — голова моя при мне, и что в ней делается, никто не проконтролирует.
И вообще, не важно, куда меня послали, я все равно здесь долго не задержусь. У меня свои заботы — ну, то есть одна большая забота или, лучше сказать, маленькая забота, которая растет с каждым днем. А значит, пора думать своей головой, планировать, решать.
Надо стать самой себе хозяйкой.
Больше ждать нельзя.
Пора бежать отсюда.
Адам
Он первый начал. Я не виноват.
Когда я выходил утром из дому, бабуля просила не нарываться на неприятности, да я и сам не собирался. Всего-то хотел — явиться, зарегистрироваться, сделать что скажут, и вернуться к бабуле.
Я заранее знаю, что там будет прорва «двадцать седьмых», потому что их везде прорва. Я засекал их все лето. Записи в книге показывают одно и то же, где бы я ни побывал.
«Килберн-роуд. 84».
«Винный магазин, шерри для бабули. 12».
Их так много, что я больше не записываю подробностей. Не могу. Я только фиксирую, сколько когда видел. Тех, у кого другие числа, или знакомых я записываю как полагается. Мне от этого сразу легчает — хоть немножко. По крайней мере, раньше легчало. Но чем дольше я живу в Лондоне, тем отчетливее понимаю: мы с бабулей крепко облажались. Не надо было сюда приезжать. Здесь опасно. Скоро погибнет много народу.
Вот я и решил: буду держаться тише воды ниже травы, делать все как следует, чтобы бабуля была довольна, но только до тех пор, пока не разберусь, как унести отсюда ноги и куда податься. Надо найти место, где нет «двадцать седьмых». Если никто не собирается погибать в январе 2027 года, так, наверно, и у меня больше шансов выжить — своего-то числа я не знаю, вот в чем дело. Не знаю — и все. Узнать его можно только одним способом — найти другого человека, который тоже видит числа, — а я почти уверен, что я такой один.
В дверях у стойки регистрации давка. Не люблю толпу и никогда не любил — много народу, много смертей, — но все равно заставляю себя пройти в ворота и встать в очередь. Моргнуть не успеваю, как позади набирается толпа, словно стадо в загоне, деваться мне некуда, меня колотит. На верхней губе и под мышками пробивается пот. Оглядываюсь в поисках выхода. Кругом числа, числа, все кончаются на 2027, и вдруг это все обрушивается мне на голову — грохот, хаос, застрявшие руки и ноги, сломанные кости, тьма, отчаяние.
Надо брать себя в руки. Мама меня научила.
«Дыши помедленнее, — говорила она. — Надо себя заставлять. Вдох через нос, выдох через рот. Ни на кого не смотри. Гляди под ноги. Вдох через нос — два, три, четыре, — выдох через рот — два, три, четыре».
Стараюсь не смотреть по сторонам, гляжу вниз, в лес ног, ботинок, сумок. Если не видеть числа, это ощущение пройдет. Я приду в норму. Дышу я неровно и мелко, воздуха не хватает, чтобы наполнить легкие.
«Вдох через нос, выдох через рот. Давай. Все получится».
Не помогает. Только хуже. Сейчас меня вырвет… или я хлопнусь в обморок…
Кто-то бьет меня по спине. Я упираюсь подошвами в землю и стою на месте.
«Дыши медленнее».
Почему не помогает?!
Сзади напирают сильнее. Какой-то парень так и лезет, пытается меня обойти. Сейчас повалит на фиг — и все, меня затопчут, раздавят в лепешку. Наверно, это он специально — но я такой смерти не хочу и не собираюсь сдаваться без боя.
Вот, опять!
Я разворачиваюсь и врезаю ему под дых локтем.
— Блин! Гляди, куда прешь!
Он так и выплевывает эти слова — парень чуть ниже меня, с кривыми зубами и стрижкой бобриком. Я сделал ему больно, и теперь по его взгляду видно: он хочет сделать мне больно в ответ. Знаю я этот взгляд — сто раз уже видел. Надо бы мне собраться, напрячься, приготовиться к первому удару, — но его число так и жжет меня. Не такое оно, как у всех, — странное. Парню осталось всего три месяца. 6122026. В мозгу у меня вспышка — нож, горячий металлический запах крови, — и от этого меня тошнит еще пуще. Не могу пошевелиться — его число, его смерть вцепились в меня мертвой хваткой. Закрываю глаза, пытаюсь отогнать эту картину, развеять чары. Открываю — за долю секунды до того, как его кулак бьет меня в лицо.