Числа. Трилогия
Шрифт:
Кто-то, наверное, его толкнул: он задел мне только ухо, да и то слегка, но мне хватило, чтобы вернуться к реальности. Сжимаю кулак и бью его в живот. Ему больно, конечно, но до нокаута далеко — парень снова лезет ко мне, лупит под ребра раз, другой. Кругом визжат и хохочут, но это не важно. Важно — это мы с ним, он и я.
Даю ему сдачи. Теперь я уже хочу, чтобы ему было больно. Хочу прогнать его отсюда. Хочу все это прогнать подальше — этого парня, эту толпу, эту школу, бабулю, Лондон.
— Хватит, ребята, брейк!
Это охранник — размером с небольшую ropy. Пробирается сквозь толпу и хватает нас обоих за шкирятник.
Крысорожий пытается протестовать.
— Ничо я не делал! А он взял и как навалится на меня! Ну и чо мне было делать, а?
В ответ его только еще разок встряхивают и велят заткнуться.
Нас волокут вперед, толпа расступается. Заставляют по одному пройти через рамку-металлоискатель, а по ту сторону еще и обыскивают. Потом нас конвоируют по коридору в какой-то кабинет, где нас ждет завуч.
— Судя по вашему сегодняшнему поведению, мы напрасно приняли вас в нашу школу.
Завуч весь такой в рубашечке и галстучке — из тех, кто не говорит, а только выступает. Зачитывает нам «Закон об антиобщественном поведении», но я не слушаю. Смотрю на перхоть у него на плечах, на обтрепанный рукав пиджака.
— Драться в первый же день — стыд и позор, стыд и позор! Что вы можете сказать в свое оправдание?
Думаю, крысорожий — оказалось, его зовут Джуниор — уже бывал в таких кабинетах. Знает, как положено себя вести. Мы оба сначала стоим молча, а секунд через десять мямлим:
— Нет, сэр, ничего, сэр.
— Не знаю, что вы там не поделили, но я требую, чтобы вы помирились, раз и навсегда. Пожмите друг другу руки, мальчики.
Мы глядим друг на друга — и снова его число застилает все остальное, и я оказываюсь рядом с ним в тот миг, когда нож входит в тело. Так и чувствую его испуг, неверие, жгучую боль.
— Жми мне пять, козел, — шипит на меня Джуниор.
Я прихожу в себя: вот они, кабинет, учитель, Джуниор. Джуниор протягивает мне руку. Я беру ее и пожимаю. Он стискивает мне пальцы так сильно, что кости хрустят. Я не показываю вида, только стискиваю ему руку в ответ.
— Отведите их обратно к стойке регистрации. Мальчики, я не хочу больше видеть вас в этом кабинете. Понятно?
— Да, сэр.
Нас конвоируют обратно и ставят в конец очереди. Я стою перед Джуниором. Он наклоняется ко мне и шепчет прямо в ухо:
— Это была самая большая ошибка в твоей жизни, дебил.
Я делаю полшага — лишь бы подальше от него — и задеваю девчонку, которая стоит передо мной.
— Извини.
Она глядит на меня через плечо — девчонка как девчонка, сантиметров на пятнадцать ниже меня, длинные блондинистые патлы. Наверно, собиралась прищуриться на меня по-злому — и тут замирает как вкопанная, и глазищи у нее делаются как тарелки.
— О господи, — шепчет она.
Знаю, многие думают, будто я чокнутый — из-за того, что я так на них гляжу, да еще и подолгу. Я стараюсь ни на кого не таращиться, честно, но иногда меня переклинивает, вымораживает из-за их чисел, худо из-за них становится, как с Джуниором. Но на эту девушку я не таращился. Я вообще только-только в очередь встал.
— Чего ты? — спрашиваю. — Что случилось?
Тут она разворачивается, ко мне целиком — и глаз с меня не сводит. Глаза у нее голубые, самые голубые-голубые на свете, но под ними темные круги, а щеки бледные и ввалившиеся.
— Ты, — слабым голосом говорит она. — Это ты. — Белеет еще сильнее и неловко пятится от меня подальше, из очереди, отступает, все так же не сводя с меня глаз, и вдруг весь мир словно тает.
Ее число и ее смерть разом сносят мне крышу.
Она проживет еще больше пятидесяти лет — и я вижу, как она легко и незаметно расстается с жизнью в море любви и света. Я это чувствую — всем телом и еще внутри, в голове. И она не одна. Я с ней, она — это я, я — это она. Здрасьте, приехали!..
Тут она отворачивается и пускается бежать по коридору. Один из охранников замечает ее и кричит, но она не останавливается.
— Оба-на! В бега подалась! — цедит за спиной Джуниор. — Ничего, без регистрации далеко не убежит.
Так и есть. Входы-выходы заперты. Я вижу, как девушка в отчаянии дергает все ручки по очереди. Камеры в потолке следят за каждым ее движением. А ее скрутило по-крупному — молотит кулаком по стеклу, брыкается… Потом охранники хватают ее под локти с обеих сторон и тащат обратно в нашу сторону — но не в очередь, а куда-то в боковую комнату рядом со стойкой регистрации. Девушка визжит и отбивается, лицо ее перекосилось от ярости, но когда она на миг открывает глаза и снова видит меня, в них яснее ясного написано не только число.
Она боится до смерти.
Она боится меня.
Сара
Они хотят знать, какая муха меня укусила, почему я пыталась убежать. Что мне им сказать? Что сказать, чтобы не показаться чокнутой? Что я тут в очереди увидела парня, который снится мне в страшном сне? Что ночь за ночью я вижу, как мы с ним попадаем в какую-то адскую западню и он хватает ребенка — мою дочку — и тащит в огонь?!
И вот он оказался здесь, в моей новой школе. Этот дьявол. Эта тварь, которая существует только в моей голове, — вот он, тут как тут.
Так что теперь я убедилась — это не просто страшный сон. Здесь все по-другому, по-настоящему.
Вот уж все обрадуются. Папа всё им обо мне рассказал — от и до: как и откуда меня исключали, и временно, и насовсем. Теперь и здесь уразумеют: я не просто «трудная», а еще и двинутая.
Вот я и молчу. Никаких оправданий. Никаких извинений. Мне читают стандартную нотацию. Тут обо мне всё знают — из каких школ меня выгнали пинком под зад и за что именно мне там дали пинка под зад. Видимо, то, что меня сюда вообще пустили, — большая честь. Я должна считать это шансом начать новую жизнь с чистого листа.