Числа
Шрифт:
Взяв мобильный, лежавший возле будильника, он набрал номер Простислава.
– Привет, Простислав.
– Привет, Степа!
– бодро ответил тот, словно ждал звонка.
– С днем рождения! Мне органайзер все про тебя уже пропищал. Сколько тебе - сорок три?
– Я не отмечаю, - сказал Степа.
– Скажи, кто такой Чжоу И?
– Кто?
– удивленно спросил Простислав.
– Чжоу И.
– Это не «кто», это «что». Одно из названий «Книги Перемен». Чжоусские перемены.
– А человека так могут звать?
– Ну только если очень
– Так. Я, наверно, с Чжоу Эньлаем перепутал. Мне, представляешь, только что гексаграмма приснилась - четыре мужских внизу и две женских наверху.
– Ага, - сказал Простислав.
– Номер тридцать четыре, «Мощь Великого».
– Какой-какой номер?
– Тридцать четыре. Снизу триграмма «небо», а сверху - триграмма «молния». Типа как полыхнет, и думаешь - что это было? Очередь из Калашникова или разметка на шоссе? А это уже небо, во как. Хе-хе-хе. Я ж тебе ее объяснял, помню-помню. Ты еще спрашивал, точно ли всем темным силам хана.
– Название я и сам припоминаю. Та-ак. Интересно… Скажи-ка, что это значит в практическом плане?
– В практическом плане? Сейчас. Сегодня у нас че, пятница? Значит, пятая черта… Чего там у нас на пятой позиции?
Слышно было, как Простислав зашелестел какими-то бумагами.
– Вот. «Утратишь козла даже в легких обстоятельствах. Раскаяния не будет». Такой расклад устроит?
– Хм… В принципе подойдет, - сказал Степа.
– Если, конечно, не шутишь…
– Не, не шучу.
Степа вспомнил, что собирался спросить Простислава еще об одном.
– Слушай, а помнишь, мы про гипногештальт говорили?
– Помню, - ответил Простислав.
– Я правильно понял, что самое главное - это его найти?
– Вроде да.
– А если ты его уже нашел, что дальше?
Простислав некоторое время думал.
– Дальше, как говорится, надо осознать его пустотность.
– Это как?
– Да вот прямо так взять и осознать.
– И что потом?
– Потом гипногештальт тебе ничего уже не сделает.
– Почему?
– Чего ж он тебе сделает, ежели ты осознал его пустотность?
– А. Ну да, конечно. Ладно, я, может, потом перезвоню.
Сложив телефон, Степа долго сидел на месте. Он догадывался, почему ему приснилась именно тридцать четвертая гексаграмма. Видимо, где-то в складках памяти отпечатался ее внешний вид, и теперь, в тревожную минуту, психика мобилизовывала ресурсы, призывая на помощь все светлые силы.
Как бы там ни было, день начинался удивительно. В самом эпицентре зла распустился ослепительно-белый цветок надежды. Какой-то завораживающей древнеяпонской красотой веяло от этого. Лучшего подарка ко дню рождения придумать было нельзя.
Степа понял, что надо сделать - пойти в дзенский сад камней. Не давая порыву остыть, он оделся, вынул из шкафа обитую желтым шелком коробку, где лежал последний лингам победы, и положил его в карман куртки. Он не смог бы объяснить, зачем это делает, - просто показалось, что надо взять с собой магический ключ.
Ночью выпало много снега.
«Сорок три, - думал он.
– Я боюсь этого числа. Это надо признать. Отсюда и вся моя нервозность. С другой стороны, почему я его боюсь? Оно ведь пустое - просто мысль в моей голове. Зачем бояться мысли? Это ведь бесплотная мимолетность. Ее нельзя ни остановить, ни удержать. Как зайчик на стене… Зайчик… Вот ведь бывают пидарасы на свете, а? «Семь центов, семь центов…» Так, не отвлекаемся… Простислав говорит, все начинается с пустоты, и ею же кончается. Значит, число «сорок три» по своей сути так же пусто, как это небо…»
Степа посмотрел в близкое серое небо. Оно действительно казалось пустым и бескрайним. Пустота начиналась слева и доходила до заснеженных пальм. Это был ее первый сегмент. Второй и третий размещались между стволами. И последний ломоть серого подмосковного ничего размещался между пальмами и правой границей зрения. «Четыре, - отметил Степа автоматически, уже чувствуя, что на него несется что-то неотвратимо-жуткое.
– Четыре. Ну да, а стволы - три. Сорок три».
Сад камней, последний бастион сокровенного, пал так быстро, что Степа даже не заметил, как это произошло. Выйдя во двор, он направился к числу «34», ясно видному на границе белой земли и серого неба. Когда же он добрался до борта, расписанного разноцветными граффити, выяснилось, что пришел он к отчетливому до тошноты числу «43», хотя в мире за это время ничего не изменилось. У Степы мелькнула мысль, что если бы можно было спрессовать в тридцать секунд человеческую жизнь с ее юношескими надеждами и взрослыми разочарованиями, она оказалась бы чем-то похожим на это путешествие от дома к саду.
Он увидел трех больших птиц, сидевших на бортике. Четко видные на фоне снега, они тоже излучали угрозу. Глядя на птиц, Степа попытался нащупать тот бесценный душевный механизм, который когда-то превращал три темных выступа на светлом фоне в число «34», и уже, казалось, нашел его и привел в действие, когда новый страшный удар смел последнюю надежду. Степа понял, что птицы были сороками. Этих сорок было три.
Зарычав, Степа перевалился через борт и побежал к ним, размахивая кулаками. Птицы лениво поднялись в воздух и, сделав над садом камней круг, полетели в сторону дома. Степа остановился недалеко от пальм.
Что-то жуткое было в этих тропических деревьях, пусть даже пластмассовых, под тяжелыми шапками снега. Что-то настолько несоединимое, немыслимое, невозможно-жестокое и вместе с тем изначально-русское, что Степа выхватил из кармана синий лингам, направил его в небо и с ревом сжал изо всех сил, как бы пытаясь выстрелить последней пулей в главную мразь невидимого мира, ответственную за все его муки.
И тогда высоко над его головой что-то сверкнуло. А через несколько секунд донесся глухой раскат грома.