Число Зверя
Шрифт:
Роман открыл было рот, но Минни опередила его.
– Слава Эндрю! – крикнула она и гордо посмотрела на мужа.
Все подхватили «Слава Эндрю!», а потом «Слава Розмари!» и «Слава Сатане!».
Розмари пощекотала ребенку живот.
– Тебе ведь не нравилось имя Адриан, правда? Наверное, нет. Адриан Стивен… Надо же такое придумать! Перестань, пожалуйста, волноваться. – Она осторожно нажала ему пальцем на нос. – А ты уже умеешь улыбаться, Энди? Умеешь? Давай, крошка, улыбнись мне. Ты можешь улыбнуться мамочке? – Она покачала над ним серебряное распятие. – Ну, давай же. Всего
Японец с фотоаппаратом проскользнул вперед, изогнулся и быстро сделал несколько снимков подряд.
Сын Розмари
Это — продолжение величайшего «романа ужасов» нашего столетия — «Ребенка Розмари». Это — «Сын Розмари»! Бойтесь, люди, ибо настает День гнева. Страшитесь, люди, ибо Антихрист вошел в полную силу, и час великой битвы недалек. Трезвитесь и бодрствуйте, люди, ибо сын Тьмы — не просто один из вас. На лице Зла — хитрейшая из масок. Маска Добра. И тот, кто на первый взгляд служит Богу, готовит приход Врага. Пришло время Зверя — и случается, как предсказано!..
«В Библии с непререкаемой ясностью сказано, что Сатана не есть мифическое существо. Он существует на самом деле, и его могущество огромно. Все стремятся выдать его за условный собирательный образ сущего в нашей душе зла. Сатана есть абсолютно реальная пышущая злобой сверхъестественная сила, не ведущая иной цели, кроме как всячески мешать благим трудам Господа Бога.»
Билли Грэм,
Журнал «Ньюсуик»,
13 ноября 1995 года.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Манхэттен, девятое ноября 1999 года, вторник. Прохладное ясное утро. Доктор Стэнли Шэнд — дважды разведенный, в прошлом дантист, ныне на пенсии — выходит из квартиры на Амстердам-авеню для ежедневного моциона.
По Восемьдесят девятой улице он шествует скорым шагом, бодро посверкивая глазами и гордо вскинув голову в клетчатой каскетке. Избыток энергии имеет две причины: отменное здоровье бывшего дантиста, а также наличие великой тайны в его душе.
Эта упоительная тайна греет лучше любого шарфа.
На протяжении последних тридцати трех лет доктор Стэнли Шэнд был сопричастен развитию неких событий, воистину эпохальных, космических по своему масштабу. Теперь, за два месяца до финала, когда наконец явится долгожданный плод, он остается единственным живым соучастником Свершения.
Сейчас он, сама бодрость и довольство, весело семенит все дальше и дальше от своего дома.
И вот перекресток Бродвея и Семьдесят четвертой улицы.
Где какой-то таксист не справляется с управлением — машина вылетает на полной скорости на тротуар и буквально размазывает по стене ближайшего дома зазевавшегося доктора Шэнда.
Который умирает мгновенно, даже ахнуть не успев.
И точнехонько в тот же самый момент, когда в его глазах навеки гаснет свет, то есть в одиннадцать ноль три плюс сколько-то секунд, в частной лечебнице Халси-Бодейн в городке Аппер-Монклер, штат Нью-Джерси, глаза пациентки палаты номер 215 открываются.
Внезапно поднимаются веки, что были неизменно сомкнуты с незапамятных для нынешнего персонала времен — с тысяча девятьсот семьдесят какого-то года.
Свидетелем этого события оказывается тощая и морщинистая чернокожая массажистка. Она занята тем, что со скучающе-отрешенным видом растирает правую руку неподвижной пациентки — женщины, которая пролежала в коме больше двадцати лет.
Негритянка выказывает завидное присутствие духа.
Заметив, что больная смотрит на нее, она лишь на полсекундочки округляет глаза, делает глубокий вдох — и как ни в чем не бывало продолжает массаж.
— Привет, голубушка, — ласково произносит она. — Рада, что вы снова с нами.
На ее груди слева — прямоугольник с именем «Кларис». Чуть выше — большой белый кругляш: слева и справа на нем черные буквы «Я» и «Энди», а посередине — красное сердечко. Очевидно, это должно обозначать «Я люблю Энди».
Белозубо улыбнувшись, массажистка неторопливо кладет руку больной на простыню, не спеша встает и нажимает на панели рядом с кроватью кнопку срочного вызова дежурной медсестры.
Исхудалая и бледная пациентка — на вид ей добрых пятьдесят лет — пустым взглядом таращится в потолок. Ее поджатые губы, на которых поблескивает слюна, нервно подергиваются. Мало-помалу копна седеющих золотисто-каштановых волос, аккуратно уложенных чьей-то чужой рукой, медленно поворачивается в сторону негритянки. В голубых глазах немая мольба.
— Ну, ну, голубушка, теперь у вас все будет хорошо! — торопливо произносит Кларис, снова и снова давя на кнопку. — Не волнуйтесь, самое худшее позади. Теперь вы быстро пойдете на поправку. Я сейчас приведу доктора. Не переживайте, я мигом вернусь!
Пациентка провожает негритянку тоскливым взглядом.
— Тиффани! Да сними ты эти долбаные наушники — до тебя не дозвонишься, черт бы тебя побрал! Немедленно тащи сюда Аткинсона! Двести пятнадцатая открыла глаза! Она проснулась! Двести пятнадцатая проснулась!
Господи, да что же случилось?
Последнее, что она помнит: вечер, около семи. Они с Энди в спальне. Он смотрит телевизор, растянувшись на напольном ковре в нескольких футах от нее; она за столом у окна, стараясь не отвлекаться на телевизионную болтовню и посторонние звуки с улицы, выстукивает на машинке письмо домой — касательно переезда в Сан-Франциско.
По соседству, у Минни и Романа, Кукла и Олли и вся нечистая колдовская свора громко тянут какой-то нудный речитатив — быть может, бурю накликают.