Чиста пацанская сказка - 2

аль Атоми Беркем

Выдыхая понемногу пережитый ужас, Марат какое-то время тупо сидел на золе террасы. Странно, но его уже ничего не радовало. Казалось бы — вот, начало положено, одну ногу дали поставить; исполняйся энтузиазма и ставь вторую, но… Как-то мелко все это выглядело. Теперь. Хотя вроде че, собственно, произошло? Да так, ниче. Как бы. Пошел валить дракона, спалился на гнилухе, дракон ответку не включил — посидели нос-в-кокос, парой слов за жысть перекинулись, и все. Однако не все: Авторитетство, даже еще толком не завоеванное, казалось теперь Марату дешевой собачьей будкой, в которую он почему-то так рвался. Ему вдруг живо представилась

оживленная трасса; ревут, проносясь, какие-то события, че-то сталкивается, кто-то стреляет, по окровавленному асфальту с тихим, но перекрывающим всю движуху звоном катится рассыпанное золото, откуда-то прилетела оторванная рука, где-то смеются… Короче, вот такая Дром Баро — весело и страшно, а он щемится с дороги в какую-то вонючую канаву, и забирается там в коробку от… даже не от холодильника — от монитора.

… Блин, марочка стопудовая. Во меня трусит-то, а? Особенно это Шоссе Земных Наслаждений, епть. Не-е, тогда клин клином… Поднявшись, поискал на месте последней Сякаевской дороги — ага, деху есть. Высушил руку об штаны, тщательно сформировал дорожное полотно… С золой, ну да ниче, зола не грязь, а соль солдатская. А че, нормальная такая грунтовочка…

Замершую в томительном ожидании тишину горной долины вдребезги разнесла реклама одного буржуйского поисковика:

— Й-йя-яххх-х-х-ху-у-у-у-у!!!

Молчаливая толпа посреди Цвайбире наблюдала, как с дальней горы спускается человек. Тойфели, спокойно жившие в своей долине уже не первый век, с опасливым любопытством рассматривали своего нового сюзерена. Про дракона уже не то что забыли; нет, просто с драконом наконец случилось то, что и должно было случиться — из теплого потока комфортной и разумной жизни цвайбирчан убрали досадную и никому не нужную помеху. Кайн штресс, кайн штресс.

— Это он стелаль этот звукк? — с возмущением истинного ивжопейца, столкнувшегося с самым неприкрытым варварством, произнес в пространство лавочник Фунтлих.

— Таа. Дракон улетел, сначит остается только он. — рассудительно ответил кто-то.

— Не путет ли он хуже, чем пыл дракон… Ви претстафляете, если он путет так орать фсекта? Фюрст Шнобель, фы не мокли пы запретить ему так орат? — поинтересовался пастор Шланг.

— О, фсе не так просто, геноссен. Теперь он сам есть фюрст… Так, я оставайсь барон Шнобель фон Ихбинкранке цу Нохайне… а он, получается, Марат Бугельман фон Цвайбире.

— Как-как гофорите, фюрст? Марат? Какое нецифилизофанное имя. Степпи, Тшин-гист-кханы, фу-фай-ка…

Над толпой снова повисло тягостное молчание. Задумчивые тойфели перекидывались мрачными шутками юмора:

— Теперь у нас стесь путет банъя, фоттка и метт-фетти.

— И не гофорите, герр Мюллер… — поддержал невеселую сентенцию мельника пастор. — Хотя… чем польше фоттка, тем меньше пудет соффать сфой нос кута не натто.

— Коффорят, оркские не умеют считат теньги… — невинно глядя в вечереющее небо, мечтательно пробормотал смотрящий за цвайбирским общаком Ватерхаузе-Куперс. Словно решившись на что-то, повернулся было к группе отцов Цвайбире, начав: — Дело прошлое, фюрст, но… — и все же прервал движение и заткнулся — новый фюрст фон Цвайбире приближался к подданным.

Разглядывая на ходу толпу своих… — … вот именно, кого? Не семейники, не черти, не братва-босота, хотя че я парюсь! Мужики, вот кто. Блин, а кто же еще, мужики и есть… — Марат подошел к толпе и остановился, серьезно разглядывая гражданское население и выбирая стратегию взаимоотношений. Легкий

путь с маханием аджну-бахой не годился однозначно; все эти штучки с хватанием за живое в Орднунгии не прокатят — сожгут, к едрени фене. Тому, что орднунгом не есть положено — происходить нельзя, дер точка… Ладно, обойдемся человеческим, по варианту «Чисто конкретно». Надо для затравки им че-нибудь с ихним акцентом ляпнуть… — подумал Марат и грозно-приветливо поприветствовал массы:

— Гутен морген.

— «Абенд», фюрст… — нерешительно поправил женский голос.

— Х… ябенд. — вывернулся Марат, начиная выстраивать новую внутреннюю политику фюрстства. — «Абенд» будет, когда я увижу стол, яволь? И услышу благодарственные, а равно приветственные речи моих подданных, отдающих должное фюрсту за чудесное избавление от неминуемой смерти!

— «Смерти»? — посмел типа недоверчиво вякнуть пастор, тут же взятый на карандаш.

— А как вы думали?! Сякаев собирался сегодня вечером сжечь Цвайбире! Вон, и фюрст слышал! Так, Шнобель?! — Марат жестко уставился в глаза фюрста, подписывая его на классовую солидарность.

— Я-я, так оно и быль… — не посмел в открытую бесогонить Шнобель.

— Поняли, кам-молыя?! Вас тут из-под молотков, понимаешь, с риском для жизни вытаскивают, а вы?! Все, разбежались! Шнель, мать вашу! Полчаса вам — чтоб поляна, пиво там, Цвайбире мы или насрано? Закусь, горячего, чтоб все как полагается — разберетесь, короче. Вот тогда и будет абенд! — сделав небольшую паузу, Марат обвел василисковым взором подтянувшихся подданных. — А пока объявляю морген! Ррразой-диссь!!!

Толпа, потихоньку начавшая было приобретать некоторое сходство с батальонной коробкой, шустро порскнула в стороны. Отцы деревни тотчас и думать забыли о речах, хитро переводящих стрелки за недостачи в общаке, и резво неслись к своим кукольным домикам, на ходу соображая, что столы лучше взять в пивной, а козлы от штукатурившейся кирхи прекрасно подойдут для возвышения, где будет стоять стол фюрстов; окорока возьмем у Генриха, а кислую капусту — у фрау Айсбайн; хватило бы еще шнапса, давно не подвозили… Странно, но подсчет пффеннигов никому в голову не приходил; хотя почему «странно», орднунгеры оказались в самой комфортной для своего менталитета среде — в состоянии выполнения приказа; кроме того, просматривалась перспектива побухать в конце рабочей недели…

— А вас, фюрст Шнобель, я попрошу остаться.

Инстинктивно куда-то рванувший со всеми фюрст, отдуваясь, вернулся к Марату.

— Эй, пастор! А ну, вернитесь! Па-сто-о-ор! Как его, фюрст? Э, пастор Шланг! Хальт, суч-ч-чара! Цурюк!!!

Дождавшись, когда глаза охваченного всеобщим порывом обретут осмысленное выражение, Марат с угрожающим холодом в голосе поинтересовался у попа:

— Герр Шланг, мне кажется, что вы здесь не просто так живете, да? Хлеб кушаете, воздухом дышите, а? Ходите спокойно…

Пастор в немом изумлении таращился на Марата, хватая ртом воздух.

— Я ответа не слышу. — с жутковатой улыбочкой, от которой сфинктер патера угрожающе ослаб, напомнил новый фюрст.

— Ко мне обращаются не «герр», а «патер»… — не найдя ничего лучшего, проблеял Шланг, живо напоминая при этом жесте отчаяния лабораторную мышь, залупившуюся на ухмыляющегося бегемота.

Тотчас его рвануло вперед, и, как ему показалось, немного приподняло над грунтом.

— Я с тобой не обращался еще. Или ты работаешь, как тебе положено, или я тебя удавлю на твоих же кишках. В полном соответствии с рекомендациями товарища Руссо, изобретателя идеи гуманизма. Я внятен?