Чиста пацанская сказка - 2
Шрифт:
За не по-оркски обильным и тщательно сервированным «саффтраком» Марат успел подтвердить свои смутные догадки о семейном положении, где положено (кем? И кому?!) держать то, где се, и че не хватать руками; поперхнуться яичницей при укоризненном вопросе «А где сейчас сумка с фосем тысяч тефятьсотт пятьтесят отин рейхсталер тесять пфенниг?» — а ведь на самом деле, как кинул в угол в Администрации, так и забыл! — но, оказывается, семейная «кассен» уже сложена в сундуке и ему пора вступить во владение ключом; однако, далеко его убирать не следует — предстоят «непольшие хосяйственные расхоты»,
… Не, во сука этот фюрст, а! «Тафайте за это фыпьем!» И за то, и за се, и за мирный космос, и за день полиграфиста!.. — трясясь в повозке, фон Цвайбире безучастно провожал глазами чудесные горные виды, так радовавшие его по дороге сюда. — … Развел, как клофелинщица с трех вокзалов надымского командировочного… Счастливая, пунцовая от радости Глистенгильда, восседающая рядом с самым настоящим законным мужем, трещала не затыкаясь; прислушавшись разок в самом начале, законный муж понял, что развивается тема «А здесь мы поставим шкаф» и отключился от ее журчания, предавшись наблюдению за пейзажем, отныне ему принадлежащим. Вид радовал душу: неправдоподобно красивые горы, снизу кое-где лес, выше — скалы и снег… Эх, жалко на лыжах тут лет через пятьсот только кататься начнут. А то озолотился б, стопудово, вон какие склоны валютные. Воткнул бы подъемничек, сарай на двести мест — и банчи в три цены всякой шнягой…
Бизнес-планирование было прервано острым локтем, швейной машинкой застучавшим в многострадальную печень:
— Милый, это есть майне кляйне фатерлянд! — гордо оповестила скривившегося от боли Марата привставшая с места Глистенгильда, обводя рукой открывшуюся с горы панораму. — Прафта, красифо?
— А где замок?
— Вас ист… Чьто, Маратикь? Чьто есть замокхь?
— Ну, это, такой хаузе, с вот такими… — Марат, как умел, изобразил жестами нечто романо-готическое, с подъемным мостом и донжоном. — Фатер где живет? Фатера папина, короче…
— А! Бург? Лохшвайнштайн? Ну… Папхен пока снимает этаж в таферне… Но это фременно, Маратикхь, пока папхен не решит финансофые проплемы…
— А кто тогда живет в… этом, блин… Лохоштайне?
— Папхен пыл фынуштен его сдать, до конца гота. Цены на сыр сейчас отшень нисские, и еще Сякаефф…
— Вот так даже? — хмыкнул Марат. — И кто снял?
— Герр Фексельперк.
— А че, он такой крутой, что ли? Денег больше, чем у авторитета?
— Ну… Он у нас тает кредитт, собирает в опщак. Папахен ему немношко толжен. Таферна тоже наполовину его.
— А в общак-то почему? Авторитет же перед общаком отвечает. — изумился Марат, но что толку беседовать за такие дела с бабами, к тому же ему стало жалко мигом погрустневшую дочку попавшего на бабки фюрста.
… Надо посмотреть, че это за перец такой… — подумал Марат, вернув базар в более веселое русло. Вновь приобретенная классовая солидарность, купно с воспоминаниями о том, каким нормальным пацаном показал вчера себя фюрст, придала его мысли в сторону
Соскочив с повозки у солидного трактира, наводняющего вкусными запахами чистенькую мощеную площадь, Марат с некоторой завистью оглядел обступившие ее дома. Да, это не Цвайбире. Ни одной хаты под соломой, везде по два этажа, а кое-где и по три, капитальная, свежевыкрашенная кирха; две, нет — три лавочки.
… Да, неплохая деревенька… Тут надо быть дураком, чтоб минимум сотню монет в месяц не иметь. Неужто Сякаев так фюрстов бюджет подкосил?..
Глистенгильда потянула зазевавшегося мужа за рукав, и Марат толкнул солидные дубовые двери заведения… Да, Ивжопа. Это тебе не Орксия сиволапая…
Заведение и впрямь умиляло — толстомордый тойфель за стойкой протирал кружки белоснежным передником. Кружки, все до одной, имели неотбитые ручки. На полу — чуть влажный, свежевымытый паркет; никакой заблеванной соломы с выбитыми зубами. Народу мало, время не обеденное, все тихо шепчутся за пивом, курят трубки под газету, никто не орет и не дерется… Орднунг унд дас культурен, бля… — благодушно осклабился Марат, сожалея, что теперь ему уже не по чину забуриться сюда как-нибудь вечерком, сесть за картишки и снять пару золотых с какого-нибудь местного тойфеля. Тем временем фрау Бугульма фон Цвайбире подошла к стойке и приветливо осведомилась у хозяина:
— Гутен морген, герр Свинненкампф. Папхен еще наверху?
Буфетчик кивнул, не отрываясь от своего занятия.
— Пошли, Маратикь. Ганс, попей пока пиффка. — фрау кинула кучеру монетку и потянула мужа к сумрачно нависающей над стойкой лестнице.
У Марата вскипело говно: не, все понятно, Ивжопа, дас культурен, трали-вали, но,…, не девочка с улицы подошла сейчас к этому черту! Мало того, что дочь,…, его авторитета, но и моя,…, жена!..! Сделав как можно более непринужденный вид, Марат услал жену наверх:
— Иди пока, посмотри, как там папахен после вчерашнего, а я кружечку быстренько съем — майне копф дас малёхо кранкен.
Понимающе улыбнувшись, фрау Бугульма фон Цвайбире направилась к лестнице. Дождавшись, когда дробь ее каблучков стихнет, Марат присел за ближайший столик и негромко окликнул трактирщика:
— Эй, любезный! А я тут пивка хочу.
На свою беду трактирщик был полностью лишен интуиции, а потому ограничился лаконичным сообщением, что Клары еще нет, и вернулся к полировке очередной кружки, бросая на чужого короткие взгляды изподлобья. Нет, это не есть солидный посетитель. Какая странная прическа, ее просто нет. Странные знакомые у дочки нашего фюрста, н-да… Бьюсь об заклад, чаевых от такого не дождешься…
Непонятливому чужаку, видимо, было плохо слышно; или он не понимал цивилизованного языка, так как остался недвижим. Ну что ж, герр чужой, значит, вы не хотите пива. Как хотите. Трактирщик перестал поглядывать на странного клиента, полюбовался на последнюю кружку, и перешел к дюппелям для шнапса.
Чужой горестно вздохнул, встал и двинулся к стойке.
Ну, вот. Давно бы так… — успел подумать трактирщик, подымая на посетителя вопросительный взгляд.
— Гутен морген, дорогой коллега! — поприветствовал брата-феодала Марат, входя в напоминающую дамский блудуар спальню фюрста.