Чиста пацанская сказка
Шрифт:
С процентами он и впрямь неслабо там намудил, а че, кто бы не намудил - че ни пишешь, старый Шнобель только крякает да выкатывает; крякает да выкатывает… Годами, годами ведь! Ну кто бы тут не расслабился?!…Ладно хоть открытой борзоты нет, почти не от фонаря цифры рисовались… Эх, тщательнее надо, герр Гулькенхренст… Да и что он мне сделает, в конце-то концов… - подавил остатки паники финансист и уверенно закончил:
– …таким образом, задолженность глубокоуфашаемого фюрста на секотня состафляет триста семьтесят семь монет сорок пфеннигофф. Конечно, глубокоуфашаемый фюрст Шнобель может сакрыть эту дебиторку ф люпое утопное тля него фремя…
– Триста семьтесят семь?
– с непонятной игривостью осведомился молодой фюрст, весело
– Триста семьтесятт семь монет сорок пфеннигоф.
– сохраняя респектабельность, подтвердил Гулькенхренст.
– А позвольте-ка папочку со счетом фюрста… - уже откровенно издеваясь, вежливо процедил посетитель.
Гулькенхренст совершил попытку воспрепятствовать неизбежному, начав робко сомневаться в компетентности "уфашаемого фюрста фон Цвайбире", сетуя на "мношестфо слошшных расчетоф", но был все так же весело, но куда более грубо оборван:
– Ты, Сорос местный. Подыши пока носом, ладно? "Слошшных", мля. Я, если чо, на Казани и форексов крышевал, так-то… Дай-ка лучше мне вон ту досочку с грифелем…
У Гулькенхренста вспотели ладони. С возрастающим предчувствием чего-то нехорошего он обреченно следил, как спорый грифель авторитета заполняет доску колонками цифр. Наконец, Марат закончил, обвел образованное подсчетами сальдо и выхватил из-под бумаг на конторке пухлый кодекс Понятий О Нормальном Ходе С Толкованиями И Сборником Избранных Прогонов. Полистал, отчеркнул что-то ногтем, нехорошо ухмыляясь. Еще полистал, заложил грифелем, и поднял, наконец, до неузнаваемости потяжелевший взгляд на измученного ожиданием Гулькенхренста.
– Слышь, финансист, - медленно и сочувственно проговорил авторитет, - тебя как звали-то?
– П-пауль… - икнул на табурете финансист.
– Н-да-а-а-а… Эх, Пауль, Пауль… Как же так?
– с неотличимым от оригинального сожалением тяжко вздохнул авторитет.
– Ч-что - т-так?
– едва вытолкнул через побелевшие губы несчастный тойфель, но фюрст, казалось, не расслышал вопроса и продолжал сокрушенно разглядывать финансиста, сокрушенно приговаривая:
– Эх, Пауль, Пауль…- тут во взгляде авторитета мелькнуло самое искреннее беспокойство: - А ведь у тебя, поди, семья… Жена там, дети всякие останутся…
– П-почему - останутся? Майн фюрст?
– О, Пауль, родной ты мой! Наконец-то догадался… - беззлобно потрепал по шее финансиста Марат.
– А то я уж жду-пожду, когда ты ко мне "эй, ты!" начнешь обращаться.
– Простите, майн фюрст… - потупился Гулькенхренст, искренне раскаиваясь в расслабухе, навеянной невыносимою легкостью ихбинкранкского бытия.
– А "останутся", мин херц, оттого, что не буду же я омрачать наведение подобающего орднунга такими мерами, как… Погоди, ща оглашу… - фюрст, умиляясь собственной кротости, раскрыл пухлый Кодекс и процитировал: -…а буде какому Авторитету случится вычислить крысу или еще какого махновца, чья движуха порет бочину Всеобщему, то по совершении с таковым процедур, поименованных в… - так, это пропустим, тут пункты, ага, вот: -…а как то, что от наказанной крысы осталось, вынесут с Хаты, то с хабаром и семейниками этой грязи Авторитету следует поступить сообразно своему пониманию Хода; опять-таки, ежели нет за конкретно такие прецеденты растирающих толкований от вышестоящих уровней Авторитета, территориальных либо отраслевых, как-то: Прогонов, Маляв, Ценных Оперных Указаний, Пресс-Рекомендаций и прочая… Ну, это уже неинтересно… Понял че-нибудь?
Финансист промолчал. Его язык отказался служить своему хозяину, внезапно обнаружившему под ногами жадно распахнувшуюся бездну - вместо уютной тенистой аллеи своей жизненной траектории. Факты, коварные двуличные обманщики, вывернувшись наизнанку, обнаружили совершенно иное свое содержание, нежели то, к которому мало-помалу привык несчастный финансист. Невинные шалости с копеечными, если уж честно, суммами вдруг обернулись Крысятничеством,
– Ну, геноссе, че притих-то? Че не блажишь, че отмазки не лепишь? Чуешь, Schwanzlutscher, косяк за собой?
Финансист продолжал молчать, нервно треща мокрыми холодными пальцами.
– Лады. Тада предъявлю тебе по полной форме.
– Авторитет, перестав скрывать холодную злобу за фасадом дурашливой участливости, поднялся с места и обжигающим ударом раскрытой ладони снес Гулькенхренста с табурета.
– Женщина! Выйди.
Сквозь расплывающиеся в глазах слезы финансист отметил как что-то мелькнуло, и быстрый шелест юбок частично прорвался сквозь звон в ушах. Пытаясь изменить неудачную позу, в которой оказалось тело после короткого полета, финансист приподнялся, но неведомая сила тут же выбила из груди остатки воздуха. Не успел финансист вздохнуть, как следующий удар наполнил непереносимо режущей болью область печени, потом обожгло голень, почки словно насадили на шампур, снова грудь - в том самом неуместно чувствительном пятачке, богатом мягонькими хрящами, потом… Потом все слилось в широкополосный канал, сказочно щедрый на входящий болевой трафик. Длилось это вечность, или даже две. К концу второй финансист ощутил, что новые порции ощущений вроде бы перестали поступать. С трудом приоткрыв глаза, Гулькенхренст обнаружил перед собой склонившегося к нему авторитета. Авторитет снова сочувственно улыбнулся, и по-отечески продолжил укорять оступившегося:
– Как же так, ты, Schwuchtel? Своего авторитета, а? Старого, уважаемого тойфеля, а? Старый занял вшивый полтинник, а ты? Ты какого рожна процент ему выставил штрафной, да еще по эффективной ставке считал, а, Mistkerl? И зачем ты процентную часть дебиторки кажын день капитализировал? Ты понимаешь, в кого ты себя чуть не образовал такими движениями, а, Пауль?
– патетически воздев глаза горе, возопил фюрст, возвращаясь в кресло.
Усевшись и раскурив трубку, авторитет раздумчиво выпустил клуб дыма и сам же ответил на свой вопрос, глядя на финансиста с глубоким разочарованием:
– В крысу поганую, Пауль, в крысу… С которой можно уже как с животного спрашивать… - и устало откинулся в кресле, давая понять, что у финансиста еще остался шанс спасти его едва не погубленную веру в порядочность кредитно-финансового сектора экономики.
Догадавшись, что экзекуция… не будем загадывать, и используем термин "пока" - прервалась, финансист перестал скулить, собрался в кучу и отделил зерна от плевел. Зерен оказалось два: дающее тень надежды "чуть не" и конфирмующее "можно". Безуспешно подавляя рвущиеся наружу рыдания, финансист подполз к ногам авторитета и осторожно приобнял начальственный сапог:
– Чем… ой, как польно… Чем м-могу заг-гладить, м-майн фю-ю-у-у-урст?
Авторитет переменился в лице - скучающее отвращение к свинцовым мерзостям жизни уступило место робкому недоумению, на лице фюрста ясно читалось: неужели есть еще в лагере Маммоны чистые сердцем… Впрочем, фюрст быстро спрятал подальше проявления своей высокочувствительной души и стал сух и деловит:
– Загладить? Вот это деловой разговор, милый Пауль… Что ж, ладно. Хода делу на этот раз не дадим. Да, Пауль, друг мой? Я не зря дал тебе шанс и взял на себя сокрытие твоих делишек? Я не пожалею о своем мягкосердечии? Ну, полно, полно… Хватит, я сказал!
– вырвав из потных ладошек гулькенхренста измусоленную руку, авторитет продолжил: