Чистильщик
Шрифт:
Молодой человек еще ниже склонил голову:
– Как вы посчитаете нужным.
– Готовы ли твои воины-тени?
– Еще нет, Учитель, нам осталось лишь несколько занятий.
– Когда?!
– Летом. В середине лета, Учитель, когда их не будут ждать.
Ответом был довольный смех.
Куратор подошел со стороны улицы Лени Голикова, и Крысолов долго наблюдал за ним, как он, прихрамывал, торопится, почти бежит вдоль пруда к
Куратор уже забирался, пыхтя, по горбатому мостику к его середине.
– Какие наши годы, Николай Николаич, – с насмешкой негромко поприветствовал его Крысолов. И прищурился. Одышка и багровость лица были вызваны скорее не прогулкой в рысьем темпе, а плохо сдерживаемым гневом.
– Ты что себе позволяешь, сукин сын?! – яростно засипел в лицо Крысолова куратор. – Ублюдок, ты думаешь, что ты делаешь?!
Крысолов отступил на полшага, чтобы брызги слюны изо рта куратора не летели ему в лицо, а потом сделал то, на что раньше никогда бы не решился, – жестко ткнул Ник-Никыча указательным и средним пальцами под ребра, в диафрагму. Куратор умолк и побагровел еще больше, но на сей раз – от удушья. Крысолов зашел к нему сбоку и резко надавил ладонями одновременно на грудь и спину. Куратор судорожно, с сипением втянул в себя прохладный вечерний воздух.
– Отдышись, Ник-Никыч, успокойся, – почти ласково сказал ему Крысолов. – Успокоишься – поговорим.
Куратор несколько раз глубоко вдохнул, и лицо его начало принимать нормальную окраску.
– Ты что себе позволяешь? – начал он в прежнем тоне, но чувствовалось – перегорел, прежний запал иссяк. Крысолов поднял брови.
– Да я ижмо о тебе, Ник-Никыч, и беспокоился. Больно уж чело твое ясное апоплексического цвета было. Не мог же я отцу-благодетелю, куратору родному, вот так вот дать концы откинуть. А спорить с тобой – сам помнишь – никогда не решался, шибко ты всегда категоричен был. Да и есть.
– Слишком ты какой-то спокойный и ироничный, – процедил куратор. Крысолов развел руками.
– Каким сделали. Пойдем, присядем
– Значит, говоришь, здесь? – прищурился Крысолов, затягиваясь тонкой сигаркой. Квартира ему нравилась, но об этом он предпочел промолчать.
– Здесь, – кивнул связник – немногословный латыш средних лет, говоривший по-русски с типичным прононсом коренного москвича. Это заинтересовало Крысолова, но задавать лишних вопросов он не стал – эта деталь не имела отношения к делу.
– Значит, я и поживу здесь, – сказал он. – Легализация?
– Вы – временный, но очень ценный сотрудник одной из фирм, приглашены на полгода, все формальности с властями соблюдены. Материалы по фирме, начальству и сослуживцам – в черной папке на столе. Вам нужно раз в неделю появляться в офисе фирмы. О вашем «приглашении и трудоустройстве», – связник выделил это голосом, и Крысолов усмехнулся, – знает только генеральный. Человек надежный.
Крысолов рассеянно покивал. Связник остро поглядел на него.
– Видимо, я могу идти? – спросил он. Крысолов снова кивнул. Связник открыл дверь и оглянулся.
– Можете здесь жить спокойно столько, сколько потребуется. Но для всех будет лучше, если через полгода вы уедете.
Он вышел, бесшумно притворив за собой дверь. Крысолов защелкнул замок и беззвучно расхохотался. «Дела, – подумал он. – Сначала они вызывают спеца, а потом стараются поскорее от него избавиться. Дела…»
Он неторопливо обошел квартиру. Две комнаты, маленькая кухонька, первый этаж, газовый водогрей, газовое же отопление, смежный санузел. Два шага до центра, но улочка тихая, как на окраине, четырехэтажный дом, но вход отдельный, не через парадное. Еще раз обойдя свои апартаменты, Крысолов запер дверь и отправился на прогулку.
Лето теплом не баловало, сегодня вообще висели низкие тучи и дул пронизывающий северный ветер, но Крысолов только ухмыльнулся, запахнул легкую полотняную куртку и неторопливо зашагал по улице Валмиерас в сторону железнодорожного вокзала. Свернул на Лачплеша, прошел под железнодорожным мостом и вскоре вышел на автомобильный мост через Даугаву. Он шел без всякой цели, просто «измерял город шагами», как любил он пошутить про такие блуждания, но память фиксировала окружающее – намертво, навсегда.
Посидел на автобусной остановке на острове Закюсала, покурил. Встал, улыбнулся какой-то симпатичной девушке, подошедшей к остановке, и все так же неспешно зашагал дальше. Ветер нес пыль и мусор по улицам, но ничто – почему-то – не могло испортить настроения Крысолову. «Странно, – подумат он, – ничто не могло раньше привести меня в такое благодушное настроение. Может, я впадаю в детство?» Он вслушался в свои ощущения, но ничего кардинально нового не нашел. Наверное, сама аура города заставила его расслабиться и перестать быть вечно озабоченным спецом.
В какой-то момент своих блужданий Крысолов оказался в районе с таким уютным названием – Агенскальские Сосны. Он узнал это название, тщательно изучив перед поездкой в Ригу подробный план города, а теперь ему не составило труда привязаться к местности. Сам не зная зачем, забрел в Ботанический сад. Сел на скамейку.
В полутора метрах от него, на противоположной стороне аллеи, сидела рыжеволосая девушка, то и дело нервно поглядывавшая на часы. И Крысолов почувствовал, что она не ждет здесь любимого человека, не ждет постылого любовника, чтобы дать ему окончательный «от ворот поворот». Нет, она здесь по делу, взволнована, ей угрожает опасность, а плюс ко всему – дело срывается.
И Крысолов встал со скамьи, привычно одернул куртку, словно гимнастерку, по-строевому развернул плечи и шагнул, – сам не ожидая такой смелости от себя, – к девушке.
– Простите, – услышал он свой, – словно издалека и чужой – голос, – наверняка именно я и смогу вам помочь. Только я…
5. ПРОКЛЯТИЕ ПАМЯТИ
Крысолов с неудовольствием отметил, что вынимает из коробочки уже четвертую за этот день сигарку, но все равно сунул ее в губы и крутанул колесико зажигалки.